темногривого коня. — Не то, что ныне...
— Т-точно, — согласился Меченый. — В ста-а-ародавние времена много всякой сволочи п-п-по нашей земле шлялось.
— А то сейчас ее меньше! — Пан Бутля потер нос рукавицей. — Ух, и кусает... Что же к ночи будет?
— Дожить бы до той ночи, — мрачно буркнул Вожик.
Монастырь и вправду отличался надежностью построек и с первого взгляда казался несокрушимым. Сложенная из кусков желтоватого песчаника ограда пусть не высока — аршина три с половиною, зато толстая и без видимых обрушений. Окованные железом ворота ухожены — ни гнили на дереве, ни ржи на металле. Но, если приглядеться повнимательнее, то открывались следы бедности и запустения. Снег на двускатной крыше трапезной кое-где запятнан черными провалами, выдающими отсутствие черепицы. Ставень на втором снизу окне звонницы перекосился и повис на одной петле.
— В-в-видать, раньше славный монастырь был, — сказал Войцек, прищурившись на верхушку звонницы, увенчанную трехрогой веточкой Господа. Медленно сотворил знамение — коснулся ладонью глаз, рта и сердца.
— То-то и оно, что был, — кивнул Юржик. Повторил жест Меченого.
— Дык, ядреный корень, панове, — несмело проговорил Михась. — Дед мне говорил, в прежние времена меньше полусотни монасей не бывало, а нынче и двух десятков не наскребешь по сусекам, ядреный корень.
— Полсотни? — недоверчиво поднял бровь пан Цециль. — Чем же они кормились, а?
— А бортничали, ядреный корень. Не знаю, врут люди или правду говорят, а мед ихний даже в Выгов поставлялся. Опять же, за холмом — порубка, ядреный корень. Там и по сей день рожь сеют, ядреный корень.
— Раб-б-ботящие, выходит, монаси?
— Выходит так, ядреный корень...
— Сейчас узнаем настолько ли гостеприимные, как работящие. — Пан Цециль взмахнул рукой. — За мной, односумы!
Перед воротами, увидев взбитый копытами снег, командир отряда коротко бросил:
— Застать бы...
— З-з-застанем.
Пан Володша только хотел было постучать в сворку, как узкое окошко, врезанное прямо в ее середину, внезапно отворилось.
— Кто такие? По какому праву? — раздался хриплый, простуженный голос.
— Лужичане. Защитники земли родной, — сурово отозвался пан Вожик.
— Зачем тут?
— Может, пустишь нас? Мы люди, хоть и вооруженные, но спокойные.
— Скажи еще — безобидные.
— И скажу. Хлопоты от нас только грозинчанам с зейцльбержцами.
— Назовись.
— И руки подальше от сабли держи, — посоветовал другой голос, похоже, из окна звонницы. — А то времена нынче неспокойные...
— Да ради Господа! — Я — пан Цециль герба Вожик. Слыхали про такого?
— Слыхали, слыхали... Сказать, что только хорошее? Так врать не обучены... — в голосе, доносившемся из дома игумена, слышалась явная издевка.
— А я — п-пан Войцек герба Шпара. Про м-м-м-меня тоже слыхали?
— Ну...
— Т-ты бы полегче с арбалетом там... — прищурился Меченый. — Не ровен час, палец дрогнет, а я отбивать бельты саблей не умею.
— Во-во, — поддержал его пан Цециль. — А железяка в животе здоровью не на пользу. Так, нет, а?
Во дворе монастыря послышалось шевеление. Заскрипел снег под быстрыми шагами, что-то уронили, выругались сквозь зубы, бухнули тяжелым в стену. Над верхушкой ограды возникло усатое лицо в бобровой, с пером павы шапке. Усы светлые, почти белые — в таких и седины не видать. Брови тоже белесые, будто выцветшие от многократной стирки. Лоб в морщинах, под глазом короткий росчерк шрама.
— Довольно шутки шутить, панове. Кто такие? С чем прибыли?
Пан Вожик откашлялся:
— Или ты не узнал меня, пан Раджислав?
— Узнал, — буркнул светлоусый. — Так что с того?
— Хоть бы улыбнулся.
— Ага, улыбаться еще. И так полные штаны счастья...
— Ладно. Не будем в кошки-мышки играть, пан Раджислав. На подходе к монастырю сотни две, а то и побольше, грозинецких драгун. У них предписание от Зьмитрока — короля Юстына или пленить, или убить. Думаю, одно другого не легче...
— Какого короля? — скорчил недоуменную гримасу Раджислав.
— А что, в Прилужанах их несколько? — в тон ему ответил Вожик. — Давай не будем кочкодана по кругу водить, а? Кто в Выгове не знает пана Раджислава герба Матыка, старшего королевского телохранителя?
— А кто в Выгове не знает пана Цециля Вожика, смутьяна и забияку? Ты же во время элекции с бело-голубым шарфом не расставался. А теперь примчался о грозинчанах нас упреждать?
— Если н-н-наше упреждение тебе не любо, п-п-пан Раджислав, — вмешался Войцек, — так мы у-у-у-йдем. Еще успеем. А тебе вот — на письмишко. Почитай. Или Юстыну дай. Пускай он п-п-почитает.
Меченый вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо пергамент и протянул его пану Матыке. Тот принял письмо, развернул, пробежал глазами по строчкам. Нахмурился.
— Ну? Что скажешь? — Пан Вожик склонил голову к плечу.
— Что скажу? С грозинчанами мне все ясно. Вы сюда за каким лешим прискакали?
— Да так... Мимо ехали. Решили, дай заглянем на огонек. Может, нас королю представят. А там и пособим, чем сумеем...
— Да? — Раджислав взглянул с подозрением.
— Н-нет, если мы не к-к-ко двору, — вмешался пан Шпара, — так мы м-м-можем своей дорогой ехать. А вы — п-п-п-ожалуйста, к Зьмитроку Грозинецкому в гости. Если т-т- только пан Владзик Переступа захочет вас живыми везти.
— Да что вы их уговариваете! — взорвался пан Юржик. Протолкался конем через сгрудившихся шляхтичей. Взмахнул кулаком. — С «кошкодралами» беседы вести, что об стену горохом!
— Тише, тише... — зашипел на него пан Володша, бросая
