выпрямился. — Или скажешь, что я на него похож?
— Нет, пан рыцарь, — замотал головой стражник. — Ярош постарше будет. И волос темнее. И борода у него… это… по грудь, а у пана рыцаря — усы токмо. И шрам у Яроша вот тут, — он показал ногтем, где именно у разбойника проходит шрам. Точно. На щеке.
Шпильман с рыцарем переглянулись.
— Что, видали его, никак? — не укрылся их обмен взглядами от седоусого.
— Ну, так это тот, что в колодках был? Около тракта. Версты три от корчмы Яся? — как можно более простодушно проговорил Годимир.
— Точно… это… он самый.
— Опасный, говорят, человек… — поддержал разговор Олешек. — Но, хвала Господу, его и всю хэвру его схватили?
Чэсь глянул на него, как на умалишенного:
— Что ты морозишь… это… шпильман? Какую хэвру?
— Ну, так нам Пархим рассказал, — заметил Годимир. — Что он нам поведал, то мы и знаем. Сами-то люди приезжие.
Настал черед переглядываться стражникам. Молодой выразительно постучал себя кулаком по лбу. Старший пожал плечами.
— Чтой-то у Пархима не токмо с кишками, но еще и с башкой сталось… — проговорил он. — Отродясь… это… у Яроша хэвры не было. Так. Когда один помощник, когда два… Это Сыдор из-за речки любит в толпе покрасоваться. А Яроша сонного взяли, пьяного в дымину. Нашлась добрая душа… — Чэсь сплюнул, вполне однозначно показывая свое личное отношение к этой «доброй душе». И вдруг зарычал на слушающего с раскрытым ртом помощника. — Что вылупился, Карпуха?! Лезь, на возу погляди! Или своего ума нетути?
Белобрысый Карпуха аж дернулся с перепугу и полез на воз.
— Так что мы поглядим… это, — развел руками Чэсь. — Думаю, Пархим не обидится.
— Да гляди сколько надо, — Годимир кивнул. — Или мы не понимаем, что такое порядок?
Младший стражник перекинул алебарду в левую руку, схватился правой за бортик телеги. Запрыгнул.
— Горшки не побей, а то Пархим ругаться будет! — весело крикнул ему Олешек.
— Не боись, я тихонько, — отвечал Карпуха.
— А что, Чэсь, Сыдор из Гражды и вправду такой благородный разбойник, как нам твой приятель Пархим рассказывал? — обратился шпильман к оставшемуся стражнику.
— Что? Он чего… это… охренел? Ну, я, ешкин кот, с ним поговорю поутру! Он у меня еще раз все кусты обгадит! — возмутился заречанин. — Да Сыдор кровосос, каких поискать. Сирота подвернется — сироту ограбит, вдова — так вдову. Что он напел вам? Ума не приложу…
— А он нам то же самое про Яроша говорил, а про Сыдора предлагал Олешеку песню написать, — улыбнулся Годимир.
— Нет, это… Он точно Пархим, горшечник из Колбчи? Может, другой какой Пархим?
— Нет, ну сам так сказал, — рыцарь развел руками. — Откуда ж мне знать? Из Колбчи, не из Колбчи… Не могу ж я всех горшечников тутошних в лицо знать?
— Да нет… — рассуждал сам с собой Чэсь. — Телега Пархима, и конь его вроде тоже… Он не пьяный был?
— Нет…
— Эй, дядько Чэсь! — крикнул Карпуха с телеги. — Чисто все. Горшки да миски… Ну, соломой переложены…
— Ты в солому-то потыкай! Токмо легче, легче, не побей…
— Ага!
Послышалось шуршание. Это Карпуха проверял остряком алебарды между горшками — не затаился ли Ярош в горшке, не скрылся ли под миской? Потом раздался глухой треск и испуганный возглас светловолосого стражника.
— Что? Побил-таки? — сурово выкрикнул старший.
— Ага… — убитым голосом отвечал парень.
— Ну и хрен с ним! Новых… это… налепит. Нашел что?
— Не-а!
— Тады прыгай!
Когда Карпуха соскочил на землю, едва не сбив древком алебарды котелок с рогульки, Олешек спросил Чэся:
— А скажи, что же все-таки с Ярошем?
— А что с Ярошем? — окрысился стражник. — Тебе, шпильман, какое дело?
— Я, может, песню сложить хочу. Про разбойника и… про еще одного разбойника.
— Про рыцарей… это… слагай лучше. Все. Пошли мы. Пархим вернется, не забудьте… это… поклон от меня передать. Скажи, Чэсь спрашивал, как там внучок младший?
С этими словами стражники растворились во тьме.
Озадаченный шпильман почесал затылок:
— Ты чего-нибудь понял, пан рыцарь?
— Признаться, немного, — ответил Годимир. — Ты пока крупу доставай, а то голодными спать ляжем…
— Уже достал. Держи.
Рыцарь высыпал три полных пригоршни крупного пшена в бурлящую воду, бросил соли, помешал ложкой.
— Ну, так что, Олешек, ты сказать хотел про знакомцев наших?
— Да я просто не пойму — или я такой дурень, или у стражника этого, у Чэся, котелок набекрень?
— Это ты насчет внуков?
— Ну да! Вот пришиби меня гром на этом самом месте, но не похож Пархим на человека, у которого взрослые дети могут быть. Не говоря уже о внуках.
— Это верно, — согласился Годимир.
— О! Так, может, это сын того Пархима, которого стражник знает? У кметей в Заречье это запросто. Отец Пархим и сын Пархим, внук тоже Пархим… Похоже, жадничают они на имена. Или попросту ленятся новые придумывать.
— А ты спроси его. Когда облегчится, само собой…
— А чего я? Сам спрашивай, пан рыцарь, коли интересно.
— Я его лучше спрошу, есть сала кусок в запасе или нет? Эту кашу да салом бы заправить, да лучку зеленого…
— Ох, да ты точно поэт!
— Скажешь тоже, — смутился рыцарь. — Просто я иногда думаю, что если покалечусь в каком-нибудь сражении, не пропаду. Корчму куплю и буду гостей кормить-поить.
— А назовешь ее…
— А назову ее «У дракона». Вот тут не худо бы и голову драконью над входом прибить.
— Ты опять за свое? Ну, нет драконов на свете, нет!
— Не веришь, не ищи. Что ты за мной тогда едешь?
