стороне — попадешь на вертел. На вытесанный из молодой, смолистой елочки вертел…
Но чего Годимир никак не мог понять — если Велина так самоотверженно бросилась его спасать, то почему после уехала вместе с Олешеком и отрядом ошмянского каштеляна? Или обиделась за что? Может, и вправду прав Ярош? Может, нужно было… А! Что теперь рассуждать? Поздно рану промывать, когда черви завелись, как говорят в Полесье.
К слову сказать, кое-что новое об Олешеке и Велине он узнал.
От королевича Иржи, как ни странно.
Когда поморича привели в чувство, он не стал возмущаться, хвататься за оружие, науськивать на Годимира слуг и оруженосцев. В общем, повел себя по-рыцарски. Попил водички… Или что там во фляге было налито? Полежал в холодке.
Сам словинец при этом тоже отдыхал, а заодно потихоньку-полегоньку освобождал игреневого от доспеха, прикидывая в уме — куда же теперь направиться? И тут подошел Вышата и честь по чести пригласил побеседовать с паном Иржи герба Два Карпа.
Годимир удивился. Не ожидал он от рыжего королевича благородного обращения. Но раздумывать долго не стал. Пошел вслед за седым, тощим слугой.
Королевич полулежал под деревом, опираясь спиной о грубую кору. Благородный пан на отдыхе, да и только. Правда, слегка обалделый взгляд да наливающаяся чуть выше переносицы пухлая шишка напоминали о недавнем поединке.
— Пришел? — буркнул Иржи вместо приветствия.
Словинец хотел ответить на грубость грубостью, но сдержался. Ну, поссорятся опять. А дальше? На поединок поморича не вызовешь — слабый и больной. Вот и получается, что обмениваться колкостями нет смысла.
— Звал? — негромко проговорил Годимир. — Сказать что-то хотел?
— А если и так? — Иржи с вызовом вскинул подбородок. И напрасно. Видно от Годимировой руки досталось не только лбу, но и мозгам (если у него они есть), которые за лбом скрываются. Королевич сдержанно застонал, прикрыл глаза.
— Если нечего сказать, я пойду. Устал. — Годимир заложил кулаки за спину, огляделся по сторонам — Вышата стоял в трех шагах, понурившись, как побитый пес. Двое оруженосцев, толкаясь плечами и мешая друг другу, крутились вокруг маленького костра. Вроде бы никакого подвоха.
Рыцарь подставил давно не бритую щеку солнечным лучам.
Иржи молчал.
Годимир тоже молчал.
На опушке леса закуковала кукушка.
«Кому она годы отсчитывает, — подумал словинец. — Мне или королевичу рыжему?»
На пятом «ку-ку» глупая птица замолкла и, шумно ударяя крыльями, взлетела над грабняком.
«Пять лет? Пускай будет для Иржи. Отчего ж я рыжих так не люблю?»
— Кто спалил обоз? — неожиданно проговорил королевич.
— Откуда ж мне знать?
— Это дракон?
— Не знаю. — Годимир вздохнул. — Хотелось бы верить, но…
— Пан Божидар сказал, ты дракона зарубил.
— Что? — Рыцарь вздрогнул. Слова поморича застали его врасплох. — Какой пан Божидар?
— А что, тут много Божидаров? — одними губами усмехнулся Иржи. — Каштелян ошмянский, вот какой.
— Где ты его видел, пан Иржи?
Тень пробежала по лицу королевича.
— Что, за певуна своего беспокоишься?
— А если и так?
— Не беспокойся… Пан Божидар его из рук не выпустит.
— Это все, что ты сказать хотел? — скрипнул зубами Годимир.
— Нет. Не все. Я тебя еще достану, пан Годимир. Обещаю.
Словинец пожал плечами:
— Когда будет угодно. Я от поединков не бегаю.
— Хочется верить.
— А когда ты меня вызвать решишься, тоже парочку друзей прихватишь, как сегодня? — не удержался Годимир.
Королевич зарделся, как панянка на выданье:
— Нет, — твердо ответил он. — Будем один на один биться. — И тише добавил: — Что за леший меня сегодня попутал…
Рыцарь поковырял носком сапога дерн. Сказал примирительно:
— Я не в обиде. Ты показал себя честным рыцарем, пан Иржи.
— Ты тоже, пан Годимир, — не остался в долгу поморич.
— Если спрошу, ответишь? — воспользовался мгновением словинец.
— Отвечу. — Иржи кивнул. Снова скривился от боли.
— Ты точно знаешь, что Олешек — подсыл?
— Олешек — это шпильман, что ли?
— Ну да.
— Точно знаю.
— И доказать сможешь?
— Доказать смогу, если свидетелей из Пищеца доставлю.
— А без свидетелей выходит — твое слово против его слова?
— Выходит, — согласился Иржи и спохватился. — Ты говори-говори, да не заговаривайся! В моих жилах королевская кровь течет, а он кто?
— Ну, не знаю… Не кметь, так уж точно. — И неизвестно для чего добавил: — Он из Мариенберга…
— То-то и оно! — Иржи даже кулаком взмахнул несмотря на слабость. — Из Орденских земель разве что хорошее может выползти? Змеи ядовитые только…
— Да? — удивился Годимир. — Что ж ты так северян не любишь?
— А ты басурман сильно любишь?
— Ну… Это ж другое дело. Они в набеги через Усожу ходят то и дело. Все рыцари хоробровские за честь почитают с ними сразиться!
— Вот так и у нас, пан Годимир. Точно так же. Только не через Усожу вражье семя лезет, а через горы. Про Пологие горы слыхал?
— Ну, слыхал… Отчего же не слыхать?
— Так вот молиться нам на них надо. Если бы не горы, давно бы уже захватили рыцари ордена Длани Господней наши земли.
— Вот он как, — покачал головой Годимир. — Везде свои враги находятся. У нас — басурманы. У вас, в Поморье, рыцари-монахи. Здесь — загорцы хуже пугала.
— Именно, — согласился королевич. Как-то так вышло само собой, что говорили они уже не как недавние — и будущие — враги, а как приятели. — А в Пищеце на Олешека твоего указали, что дескать у воеводы Подебрада письма принимал. А Подебрад — вражина всем известный. Денег куры не клюют, а совести никакой. Он едва ли не в открытую в любви к великому магистру расписывается.
— Ну и что?
— Что «и что»?
— Доказали что-нибудь?
