Удачливый малый, любимец хэвры… Да ни за что!»
— Нет, погоди-ка, сладкая бузина. Знаю я вас, панов и панычей, давай так договоримся — я дружка твоего Яроша пальцем не трону, а ты мне поможешь осуществить задумку мою. Годится?
— А что за задумка-то? — нахмурился Годимир. — Мало ли что ты решил?
— Я ж тебе сказал, пан рыцарь, с грабежами покончено. Погляди, мы и Гнилушки-то не потормошили нисколечко. Так выпороли вчерась, а вернее, нынче ночью, по моему приказу дюжину кметей. Так то для острастки. Думаю, кто-кто, а ты, пан рыцарь, возражать не станешь.
Словинец тайком потер ноющие ребра и решил, что будет последним, кто попытается спасти гнилушчан от заслуженной порки.
— Что за дело-то? Как я могу тебе помочь? Что у меня есть, кроме рук и меча?
— А это я тебе, пан рыцарь, расскажу… — начал было Сыдор, но тут Будигост (или Будимил?) почтительно доложил, что снеданок готов, и вожак, многозначительно подняв кверху палец со следом свежей глубокой царапины, заявил, что Господь велел с утра пораньше сил набираться, а не на ночь брюхо набивать.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
КОРОЛЬ ВСЕГО ЗАРЕЧЬЯ
Будимил (или Будигост) притащил котелок, над которым поднимался ароматный пар. Тут тебе и укроп, и дикий лук, и зеленые стрелки чеснока. Да и сварено не на костях старой коровы, пожалуй, а на молодой курице или парочке голубей. Впрочем, голубей в Гнилушках Годимир не видел. Значит, курочка.
Втянув ноздрями запах похлебки, словинец вдруг вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего утра. В животе громко заурчало. Просто до неприличия громко…
— Эге, пан рыцарь! — улыбнулся в тридцать два зуба Сыдор. — Голодный, небось? Ничего, мы сейчас, сладкая бузина, пир горой закатим!
Он дернул за рукав одного из близнецов:
— Эй, Будимил…
— Будигост я…
— Да мне без разницы! Будигост, зови мэтра!
— Это мы бегом! — пробасил разбойник и нырнул за угол ближнего овина.
Сыдор потянулся и крикнул через плечо в темноту шатра:
— Аделия! Звездочка моя! Просыпайся!
Из-под полога послышалось недовольное мычание.
— Все привычки придворные вывести не можем… — чуть виновато пояснил главарь. И повысил голос: — Аделия! Голодной останешься!
Вновь капризный возглас.
— Аделия! — Сыдор, смутившись, глянул на Годимира. Развел руками — мол, что поделаешь? Прикрикнул: — Отшлепаю!
— Еще чего… — Из шатра появились сперва подошвы сапог. Маленьких, изящных. После ноги, потом…
Рыцарь сглотнул и отвел взгляд.
По серому, совсем не летнему небу ползли низкие тучи. Не иначе, к полудню снова дождь пойдет. Не хорошо это. Сено погниет в стогах и в валках. Рожь с пшеницей не вызреют, как положено, а то и вовсе полягут. Того и гляди начнется голод, а там — мор, разруха, смута…
— Эй, пан рыцарь, чего там увидал, сладкая бузина?
— Да на дождь тучи заходят… — Словинец подергал себя за ус.
— И что с того? — Аделия застегивала дублет. Улыбка играла на губах, волосы рассыпались по плечам, опускаясь ниже лопаток. Над левым ухом торчала суставчатая соломина.
— Да ничего. Надоело просто.
— Подумаешь, надоело! — Королевна презрительно выпятила нижнюю губу. — Большего горя не было бы. Тоже мне, дождик им помешал!
— Тихо, моя звездочка! — Сыдор приобнял ее за плечи. — В самом деле, надоела эта мокреть — сил нет. Кольчуги ржавеют, кони скоро болеть начнут. Как ни крути, а прав пан рыцарь, сладкая бузина.
— А я, значит, не права? — Аделия нахмурилась, попыталась оттолкнуть главаря разбойников.
— Перестань. И ты права, звездочка моя.
— И я права, и он прав? Это как?
Годимиру захотелось встать и уйти. Создается впечатление, что присутствуешь на семейном скандале. Зачем им лишняя пара глаз и ушей? Пусть ругаются сколько хотят. Как это в народе говорят? Милые бранятся — только тешатся.
— Нет, ты скажи, Сыдор? Почему это вдруг все вокруг тебя правы? Что случилось? — Девушка отодвигалась понемножку от заречанина, а тот, не отпуская ее плечи, придвигался следом. Еще чуть-чуть, и сделают полный оборот вокруг костра.
— А просто хочется мне так, сладкая бузина! — улыбался в усы лесной молодец. — И ты права, звездочка моя, и пан рыцарь прав, и я прав, и… вот мэтр Вукаш идет, так он тоже прав!
— Это с какой стороны поглядеть, пан Сыдор! — К ним приблизился сопровождаемый Будигостом (в этот раз без ошибки — Годимир помнил, как тот сам себя назвал, отправляясь выполнять поручение предводителя) невысокий человек в простом зипуне и темно-синем застиранном куколе. От любого добропорядочного мещанина или купца он отличался лишь сапогами, приспособленными для верховой езды.
— А, мэтр Вукаш! — обрадовался Сыдор. — Присаживайся к нашему столу. Перекусим, чем Господь послал. А можем и по чарочке. Будимил!
— Будигост я…
— Да знаю, знаю, сладкая бузина. Я не тебе, а братцу твоему… Слышь, Будимил, бражки разыщи нам по чуть-чуть. Не пьянства ради, а знакомства для.
— Сделаю, Сыдор! — мотнулся разбойник.
А Вукаш в это время уселся на сложенную вчетверо тряпку, одну ногу согнул, а колено другой обхватил руками. Почесал короткую, стриженную бородку о штанину, вздохнул:
— Все веселишься, пан Сыдор?
Услышав такое обращение к главарю хэвры, Годимир едва не прыснул со смеху. Ну, подумать только — что за пан из сиволапого кметя? Горшечника он изображал очень даже правдоподобно, но в любом панском маетке раскусят лицедея в два счета. Не тот взгляд, не тот постав головы. Рыцарем родиться надо…
— Что ж мне не веселиться, мэтр Вукаш? — Сыдор перестал преследовать Аделию, и королевна тут же остановилась сама. Что за интерес убегать, когда никто не гонится? Напротив, теперь она подвинулась ближе к мужчине, прижалась щекой к его плечу, вперила взгляд в гостя. Впрочем, какой там гость? Человек по имени Вукаш наверняка жил в лесной хэвре не первый десяток дней, а может быть, и месяцев. Притерся, как пробка к горловине баклажки. Ишь, как чисто разговаривает, хотя имя явно загорское. Откуда тут загорец? Они все-таки от местных жителей многим отличаются. И обычаями, и речью,
