понимаешь. Сказал, брюхо прихватило! В кустах затихарился, а потом к вам. Бегом, понимаешь, бегом… Уж шибко хотел до тьмы поспеть!
— Не поспел, — буркнул Ярош. — Не сильно, значит, и спешил, елкина ковырялка! Сейчас тебя волколак — цап! Вражина!
— Ну, чего ты на него взъелся? — Годимир говорил, с трудом превозмогая боль — войдя в раж, Дорофей зацепился левой рукой за его пояс, и теперь веревка врезалась под мышки под двойной тяжестью. — Помочь человек хочет!
— Человек? Елкина моталка! Такие человеки, как он, Господа басурманам выдали… Из-за кого мы к Сыдору попали?
— Ну, уж тут, что в лоб, что по лбу! Не к Сыдору в лапы, так гнилушчанские кмети замордовали бы.
— Я, понимаешь, как лучше хотел… — пыхтел Дорофей. — Я бегом побег, понимаешь…
— Бегом он побег! — передразнил Ярош. — Ты пилил бы молча. Оно хоть режется там?
— Режется, вроде как… Понимаешь, мокрая конопля! Тянется стервоза!
— Вот и режь, не болтай! Спаситель, елкина моталка!
— Во! Пошел узел! — обрадованно заорал Дорофей.
Глухое взрыкивание донеслось из кустов.
Плотная тень промелькнула под ногами Годимира.
Отчаянно завизжал бортник. Словно попавший в силок заяц.
Крик его оборвался, сменяясь бульканьем, и смолк совсем.
Годимир похолодел.
Урчащая темная туша, копошащаяся над телом разбросавшего руки-ноги Дорофея, могла быть только волколаком. Для медведя слишком стремительна, для волка — слишком большая.
Зверь рвал теплую плоть, урча от удовольствия. Ударом когтистой лапы отбросил в сторону разодранный кептарь.
Рыцарь оглянулся на разбойника. Тот возвел глаза к нему. Дескать, все в руке Господа. Авось насытится и нас не тронет.
Имея представление о жестокости волколаков, Годимир на это не рассчитывал.
Молодой человек попытался еще раз разорвать веревки.
Кажется узел, надпиленный Дорофеем, подался! Чуть-чуть, самую малость…
А ну, еще! Точно! Подается. Но слишком уж неохотно. И все же, как говорится, чем леший не шутит? И еще говорят — попытка не пытка. Лучше уж делать что-то, чем покорно ждать смерти.
Волколак поднял голову. Взбугрились могучие мускулы на загривке. Шерсть на короткой, тупорылой морде слиплась от крови, клыки поблескивали из-под тяжелых брылей.
Зверь принюхался.
Годимир затаил дыхание. Только бы еще несколько мгновений… Только бы не кинулся прямо сейчас. Успеть бы упасть, перекатиться, подхватить меч — до него не больше трех саженей. Да еще бы не подвело избитое тело… А все равно в драке помирать легче. Все-таки странствующий рыцарь, а не паучий обед на веревочке!
Волколак зарычал, повернув морду к темной стене леса. Ударил когтями по земле, вздыбил шерсть на спине.
Ответное рычание донеслось из кустов. Низкое, повелительное. В нем слышался бессловесный приказ.
В пятно лунного света вышел второй оборотень.
Длинные космы на плечах серебрились сединой. Толстенные канаты мышц перекатывались под шкурой.
Молодой человек впервые в жизни получил возможность рассмотреть живого волколака вблизи, только радости это почему-то не доставляло.
Облик чудовища являл странную смесь человеческого и звериного. Передние лапы он ставил на костяшки пальцев, отчего черные когти торчали вверх. Морда ближе к собачьей, чем к волчьей. Приплюснутая спереди, как у боевых псов из Орденских земель — северяне надевают на них стеганные войлочные жилеты и травят на вражескую пехоту. Уши маленькие и прижаты к поросшему плотной короткой шерстью черепу. На спине и плечах, напротив, шерсть наподобие конской гривы, только грубая и топорщится. Задние лапы длиннее передних, но при ходьбе согнуты в колене. Наверное, удобно — в любой миг готовы к прыжку.
Первый оборотень рычал, разбрасывая когтями дерн.
Второй стоял молча, скалился. Клыки, едва ли не в вершок длиной, влажно сверкали. Медово-желтые глаза смотрели, не мигая.
Так продолжалось довольно долго. Все это время Годимир пытался порвать надрезанную веревку.
Наконец, первый волколак, убивший Дорофея, пригнул голову к земле. Рычание из угрожающего стало смущенным. Он перестал рыть землю, шагнул назад, отвернул морду, подставляя незащищенную шею под укус. Очень похоже на обычных кобелей, выясняющих отношения в своре.
Старый оборотень подошел к добыче. Лизнул кровь. Еще. Напряг шею, вырывая из развороченной брюшины печень. Звучно чавкнул, сглотнул. Облизнул седую морду и коротко взвыл. Словно позвал кого-то…
Первый, которого Годимир для себя нарек Черным, улегся, бросая косые взгляды на рыцаря с Ярошем. Ноздри его при этом шевелились, навевая очень нехорошие мысли.
В ответ на зов Седого из чащи выбрались еще несколько волколаков.
Один, два, три, четыре…
Две самки и два детеныша.
Вот уж чего Годимир не видел, так это самок и детенышей оборотней!
А любой из составителей бестиариев с радостью отдал бы душу Лукавому, чтобы оказаться на месте странствующего рыцаря. Вымя оборотниц (или волкодлачих, как правильно?) свисало между передними лапами, еще раз подтверждая человеческое происхождение чудовищ. А детеныши… А что детеныши? Они у любого зверя одинаковые — шкодные, непослушные, любопытные…
Малышня сразу кинулась к еде, но матерый волколак двумя ленивыми шлепками отогнал их. Детеныши жалобно заскулили и уселись на траву подальше от Черного — чужой самец их пугал.
Время шло.
Годимир дергал веревки. Иногда казалось, что они поддаются, а все больше — нет.
Седой медленно, смакуя каждый кусок мяса, насыщался.
Самки ждали, отворачиваясь, словно никогда в жизни чувства голода не испытывали.
Детеныши поскуливали, но нарушить запрет вожака не решались.
Черный все чаще поглядывал на Яроша с Годимиром.
Наконец вожак стаи насытился. Взрыкнул, больше для острастки, помочился на остатки тела Дорофея, отошел и улегся едва ли не на меч. Кусок железа, пропахший человеком, заинтересовал его. Седой внимательно обнюхал рукоять, а потом отвернулся, недовольно урча.
Самки с детенышами подобрались к объедкам. Назвать это телом человека
