Зверюга крутилась волчком по земле, клацая зубами в бессильной ярости. Сыскарь несколькими ударами по затылку успокоила ее. Хотелось верить, что навсегда. Последний детеныш, подраненный Годимиром, по всей видимости, сбежал. Седой корчился, истекая кровью. Загрызенный им Черный застыл неподвижной тушей.
— Я бы на вашем месте им головы отрубил бы… — послышался сверху голос Яроша. — Так, на всякий случай, елкина моталка.
Девушка подняла голову, через силу улыбнулась. Даже ей схватка с четырьмя волколаками одновременно далась тяжело. Во всяком случае, дышала сыскарь, словно загнанная лошадь.
Она хотела что-то сказать, но не смогла, махнула рукой и, подобрав нож, оброненный Дорофеем, пошла к дереву. Подпрыгнула, цепляясь за нижнюю ветку, подтянулась…
Годимир подмигнул Ярошу:
— Пятки не отбей, когда упадешь. А то возись потом с тобой…
Разбойник хмыкнул и покачал головой — не стыдно, мол, такое морозить, пан рыцарь? Драконоборец, на которого частенько после пережитой опасности накатывалось беспричинное веселье, развел руками и, рассмеявшись, пошел за мечом. Все-таки Ярош прав — следует добить всех, кто еще подает признаки жизни, а тела сжечь, дабы не распространяли волколачью заразу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ЗАГОРЦЫ
Трехдневное блуждание по заросшим лесом холмам приятной прогулкой не назовешь. Тем более, что шли они пешком. Еще бы! Где посреди леса коня взять? Да не одного, а троих.
После того, как горячка боя миновала, а следом за ней прошло и неумеренное веселье, на Годимира навалились усталость и боль в избитом теле.
Велина тоже слегка пошатывалась — каким бы ты великим бойцом и обученным следопытом ни был, силы человека не беспредельны. Она несколько дней шла следом за Годимиром, отслеживая его путь по серебряной стрелке. Видела троих посаженных на кол иконоборцев — вампир Лукаш исчез в неизвестном направлении, постаравшись как можно тщательнее скрыть все следы своего пребывания рядом с товарищами по вере и несчастью. Кол или сжег в костре, или уволок в лес, спрятав в кустах. Увидев обглоданные куницами и росомахами трупы с выклеванными глазами, девушка поняла, что дело неладно, и дальше уже не шла, а бежала. Измученная, но решительная поспела вовремя и спасла их с Ярошем от неминуемой смерти.
Кстати, Бирюк тоже пострадал — на левой голени вздулась багровая полоса, из которой кое-где выступила кровь. Разбойник утверждал, что это след не зубов, а когтей волколака, но прижечь рану на первом же привале согласился на удивление легко. Велина раскалила нож покойного Дорофея и прикладывала багрово светящееся железо к ране до тех пор, пока не возмутился Годимир, уставший вдыхать запах паленого мяса. При этом Ярош молчал, сцепив зубы.
Вот так двое шатающихся от усталости и один хромой пробирались на восход, стремясь покинуть Ломышанское королевство и перебраться на землю, подвластную Ошмянам. Они так спешили, что утратили бдительность — для странствующего рыцаря дело обычное, но разбойник и сыскарь!
Десяток всадников на разномастных конях. Кожаные куртки — наподобие жаков, но с длинными рукавами — перетянуты в талии широкими алыми кушаками. На ногах широкие полотняные штаны, заправленные в сапоги с высокими голенищами. На головах маленькие круглые шапочки из курчавой шкурки новорожденного барашка, обшитые стальными бляхами. В руках легкие пики.
Предводительствовал загорцами — а кто бы это мог быть еще, если не они? — настоящий рыцарь. Из-под коричневой суркотты выглядывали полы и рукава вороненого хауберка. На груди вышит герб — черная ящерка, усыпанная желтыми пятнами. Таких Годимир никогда раньше не видел. У седла рыцаря торчала рукоять настоящего длинного меча.
— Кто такие? — гаркнул немедленно командир загорцев. Светлые, почти белые, усы грозно смотрели в небо закрученными кончиками. Из-под суконного, простеганного подшлемника выглядывал длинный чуб. — Откудова будете?
Годимир вздохнул. Как часто в последний месяц ему приходится слышать этот вопрос, произносимый редко когда доброжелательно, а все больше с угрозой, несущий намек — мол, не приведи Господь, окажешься не тем, кого мы ждем тут. Но делать нечего… Словинец приосанился, поправил меч на поясе.
— Я — рыцарь Годимир герба Косой Крест из Чечевичей.
— Из хоробровских, что ли? — нахмурился загорец. Пики его дружинников опустились, нацелясь драконоборцу в грудь. — Что-то ты не шибко похож на рыцаря!
Речь загорского рыцаря почти не отличалась от привычного Годимиру наречия. Слова те же самые, но говорит так, словно каши в рот набрал. Чародей Вукаш изъяснялся чисто, даже излишне чисто, словно магистр риторики из университета.
Драконоборец развел руками:
— Что поделаешь, пан рыцарь! Напали на нас третьего дня… вернее, ночи волколаки. Едва отбились. Коней потеряли…
Черты загорца слегка разгладились. Расчет Годимира оказался верен — как сказал бы Ярош, если бы был меньше занят распухшей ногой, пан пану глаза не выклюет.
— Верно, — согласно кивнул рыцарь с ящерицей. — Третьей ночи полнолуние было. Как же ты, рабро[47], в такое время из дому выбрался на ночь глядя?
— Я — странствующий рыцарь, пан… Не знаю, как тебя величать.
— Я — рыцарь Юран герба Млок[48], полусотник армии короля Момчило Благословенного, — слегка поклонился рыцарь.
Годимир вежливо вернул поклон.
— Чудная зверюшка у тебя на гербе, рабро Юран, — прищурилась Велина. Она стояла, опираясь на укороченный зубами оборотня посох, не опасная и даже незаметная. Но драконоборец не сомневался, что силы на прыжок, сносящий загорского рыцаря с седла, ей хватит. Ярош, постанывая и охая, тоже не спускал глаз с наконечника копья ближнего к нему всадника. Если надо, то подпоясанный кушаком щеголь и не заметит, как оружие поменяет хозяина. Однако Годимир не хотел доводить дело до драки. Тут бабка надвое сказала — может, и удастся втроем одолеть полный десяток, но потерять кого-либо из друзей в безрассудном бою молодой человек не хотел.
— Сие есть млок ядовитый! — гордо произнес загорец. — Из лесного пожара сия ящерица появляется, в огне пляшет, а после выходит и прячется под корягами и пнями. Ежели глупец какой ее в руки возьмет, у него кожа огнем печь начинает и слазит совместно с мясом до кости, отчего тот и помирает. Мои предки получили сей герб за беспощадность к врагам королевства, которых разили с той же неотвратимостью, что и млок свои жертвы!
— Очень поучительно, — едва заметно усмехнулась Велина. — В своих странствиях я не встречала подобного зверя, рабро Юран.
— Девице, не знаю, как тебя кличут, вообще-то более пристойно сидеть дома, нежели странствовать, — загорец подкрутил ус.
— Неужто ты думаешь, рабро Юран, что я по своей воле в путь пустилась? — скромно опустила глаза сыскарь. — У нас тоже считают для девиц пристойным дома матери по хозяйству помогать или вышивать, или с куделью у окошка тосковать… Но… Человек предполагает, а Господь располагает. Мой отец, известный в Пищеце рудознатец, надумал перебраться к Запретным горам, чтобы
