сон осмелился приблизиться к ней, но как-то неуверенно, с сомнением.
«А что если ночью Брунгильда пожелает убить меня?» – вдруг подумалось Жене. Пожалуй, днем она задала бы себе резонный вопрос: «зачем?» и еще дюжину не менее резонных вопросов, однако на дворе была глубокая ночь, время парящих в потемках беспочвенных страхов. Потому она с радостью слушала стихи Теофиля Готье, которые декламировал вдохновенный Бастиан:
Тихий шорох отвлек внимание девушки. Сердце застучало часто-часто, словно призывая отворить грудную клетку, дать возможность выпорхнуть и улететь подальше.
«Должно быть, мышь», – успокоила себя Евгения, забралась с ногами на лежанку, продолжая вслушиваться.
Шорох повторился, затем послышался скрип открываемой где-то двери и тихие, но тяжелые шаги. Половицы стонали под весом идущего.
«Брунгильда, – в ужасе подумала Евгения, пытаясь унять невольную дрожь. – Надо как-то запереться».
Она вскочила, оглядела комнату. Кроме простенькой щеколды – никаких замков. А уж такую задвижку Брунгильда способна выбить, просто надавив ладонью на дверь.
Женя заметалась по каморке, поняв, что малюсенькая комнатка стала для нее западней. В узкую бойницу, прорезанную в толще бревенчатой стены, днем едва протискивались солнечные лучи. И думать было глупо выбраться через нее во двор. Да и к чему? Там полно стражи, готовой выполнить любой приказ Брунгильды. Шаги приближались, они слышались уже у самой двери.
«Вот сейчас, сейчас… – подумала Женя и, опустившись на пол под бойницей, в ужасе обхватила голову руками. Мгновение тянулось и тянулось, сердце уже не стучалось, моля выпустить, а рвалось наружу через горло. – Ну же, ну…»
Девушка вслушалась – шаги отдалялись. Не смея поверить в спасение, Женечка тряхнула головой, стараясь унять еще секунду назад терзавший ее страх. Она тихо засмеялась:
– Чего это я, в самом деле? Должно быть, вечернее обжорство сделало свое дело, и сонная Брунгильда просто потянулась в нужник.
А между тем неуемный Бастиан де Ла Валетт продолжал вдохновенно читать на канале связи:
«Вот она – причина глупого страха», – вскочив, улыбнулась собственной проницательности барышня. Полученное и, главное, усвоенное образование немедленно подсказало все необходимые объяснения. Но любопытство все же подтолкнуло к двери. Тихо повернув щеколду, Женя приоткрыла дверь и ошеломленно уставилась в спину абсолютно голой и оттого еще более ужасной Брунгильды. Та шла, вытянув руки вперед, явно ничего не видя перед собой.
«Лунатизм», – поняла магистр психологии. И вдруг заметила, что пятки Брунгильды заканчиваются выпирающим назад острым когтем. Девушка испуганно закрыла ладонью рот и осела без чувств. Она не смогла бы ответить, сколько была без сознания и сколько бы еще лежала так, когда бы не громкий, похожий на рев, крик:
– Позасыпали?!
Женя очнулась и бросилась к бойнице. В распахнутые ворота крепости въезжал Пипин Геристальский во главе своего отряда. Вельможа бушевал, грозил уснувшей страже расправой. Конь его, точно чуя настроение хозяина, то и дело вставал на дыбы. У края узкого поля обзора Женя заметила Фрейднура. Тот, казалось, не видел и не слышал своего господина. Держа в руке факел, он глядел на землю, да так пристально, что едва успел отскочить, чтобы не быть затоптанным взбеленившимся конем одного из комисов.
«Что же он там увидел?» – мелькнуло в голове Евгении.
Карта местности, возникшая в головах оперативников, была подробной и легко увеличивалась в любой, даже самой неприметной точке, если ту нужно было рассмотреть получше. Зеленый лес, прочерченный тонкими прожилками дорог, тянулся, сколько видел глаз. Лишь кое-где в его огромном массиве виднелись оспины селений с прилегающими полями, прыщи крошечных с высоты съемки крепостей, взгромоздившихся на холмы, синие вены рек, извивавшиеся так, будто художник, прокладывавший их русла, был крепко нетрезв.
–
–
–
–
–
–
–
–