возобновляться. А что её возобновлять, если вмиг пропали и веселье, и радостное вдохновение. Люди стояли молча, глядя то на упавшего Колояра, над которым хлопотала встревоженная родня, то на Соболя с Резоустом.
Их молчание ничего хорошего Резоусту не предвещало.
Соболь успел разомкнуть живодёрский захват, но отпущенный Резоуст не торопился вставать. И не потому, что Правда веннского кулачного боя мстила [8] бить «лёжку и мазку», то есть лежачего или в крови. Вот он со всей силы бухнул о лёд сперва ладонями, а после и лбом.
И… завыл.
«Я же не хотел! Я не хотел… не хотел…»
Сдвинувшиеся люди зашевелились, начали разжимать пудовые кулаки, неловко переговариваться. Горе униженного и растерянного Резоуста вроде бы не подлежало сомнению, голос заметно дрожал. Начисто не поверили ему только двое: Соболь да Бусый. Ещё не поверили Осока и Срезень, но Осока не отходила от Колояра, а Срезню не было позволено вмешиваться по своему усмотрению в людские дела.
И, если уж на то пошло, Бусого тоже никто здесь особенно спрашивать не собирался.
«Чего ты не хотел?»
Это неожиданно громко заговорил слепой Лось, и Резоуст отчего-то вздрогнул всем телом. Он плохо ещё знал обычаи веннов, лишь помнил, что венн вряд ли заговорит напрямую с человеком, которого собирается убивать. Резоуст ответил почти без дрожи в голосе, разве что чересчур торопливо:
«Бить его не хотел… Нечаянно вышло… бросить думал… – Резоуст приподнялся и показал как. – Да вот локтем голову нечаянно зацепил…»
«Врёшь».
Соболь произнёс своё слово спокойно, почти равнодушно, но захлёбывающаяся речь Резоуста сразу оборвалась. Потому что было это не просто слово. Это прозвучал приговор. Вынесенный человеком, привыкшим, что другие люди ему верят и безоговорочно подчиняются. Услышав его, Резоуст сделался ещё белей Колояра, потому что искалеченный Колояр стремился к жизни и бился за неё, а живой и невредимый Резоуст уже чувствовал себя мертвецом.
Он заметался, не решаясь подняться с коленей, посыпал словами, начал что-то доказывать, путая веннский говор с сольвеннским, перемежая их ещё какими-то реченьями, вовсе уже никому здесь не знакомыми, а глаза его шарили по лицам мужчин, выискивая хоть искру сочувствия.
Бусому, обнимавшему Срезня, помнится, на миг показалось, что перед ними на льду билась и брызгала серой кровью та самая птица, сброшенная с небес…
В груди Срезня отдавались далёкие громовые раскаты. Старый кобель пристально следил глазами за Резоустом, и Бусый пытался понять, что же мудрый пёс в действительности видит перед собой.
«Врёшь, – так же спокойно и непререкаемо повторил Соболь. – Ты с самого начала думал убить. У тебя умение мастера, а душа – труса. Вот, значит, как ты отплатил Колояру за благородство в бою, а Зайцам – за гостеприимство. Ты для этого попросился под кров?»
Резоуст уничтоженно молчал.
«Да-а… – вздохнул неподалёку от Соболя кто-то из Зайцев. – Правду старики бают. Все беды от чужаков».
Соболь не торопясь повернулся к бывшему ученику, седые усы дрогнули в усмешке. Он сказал:
«Если помнишь, я здесь тоже когда-то был чужаком».
Молодой Заяц смутился, и его смущение постепенно распространилось в толпе. Лет двести назад человека, сгубившего чёрным непотребством святой праздник, не иначе бросили бы в ту самую Прорубь, да с тяжёлым камешком на ногах. Ныне люди стали непростительно мягкосердечны. Кто-то вспомнил, что Колояр, как ни крути, остался ведь жив, Резоуст же… Венны видывали каторжников и знали, как способна изломать человеческую душу неволя. Что, если Светлые Боги привели сюда Резоуста Своим детям во испытание? Легко добить человека, надломленного страданием и успевшего порядком накуролесить. А вот распрямить его… отогреть…
На том, собственно, и кончилось дело. Люди потоптались ещё немного и начали расходиться. И только Бусого, да, может быть, ещё Соболя не оставляло видение серой птицы, что, волоча смятое крыло, поспешно убралась с омрачённого Потешного поля.
…Срезень, ради больного хозяина допущенный в дом, поставил на лавку лапищи и взялся заботливо умывать Колояра. Даром ли говорили венны, что пёс хотя и вонюч, да на языке у него – двенадцать лекарств. Колояру уже рассказали, что Срезень всю ночь лежал на крыльце, приникнув к дверной щели носом, и даже не взвизгивал, когда на него наступали. И вот дорвался, холил и ласкал своего человека, и человек чувствовал, как уходила боль и рождалась уверенность: всё будет хорошо. Всё заживёт. И в душе, и на теле.
«А там, – жарко стукнуло сердце, – по пословице, и до свадьбы недалеко…»
Соболь одобрительно похлопал собаку по могучему загривку.
– Умница, лохматый. Повезло тебе, парень, с друзьями… – Соболь кивнул на Бусого и Осоку. – Цени.
Колояр ценил. Ему хотелось всех обнять и повторить каждому по отдельности то, что чувствовал сам.
Он притянул к себе голову Срезня и крепко поцеловал в чёрный шевелящийся нос. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо…
К Вороной Гриве
Снег искрился на утреннем солнце и весело поскрипывал под лыжами. Летобор и Бусый по очереди торили лыжню, забираясь всё выше по заросшему соснами склону. Лес здесь был воистину вековой, и Бусый, задирая по временам голову, спрашивал себя, есть ли что на свете красивее зеленохвойных макушек, вознесённых в солнечное синее небо.
«Есть, – с улыбкой поправлял он себя самого. – То же небо между ветвями, когда в нём скользят крылатые симураны…»
Вдали над макушками сосен медленно росла, поворачивалась обрывистая вершина Вороной Гривы. Дорога к ней была тяжела, и Колояра, пусть даже он отлежался и вовсю хорохорился идти в лес – оставили дома. Вместе с ним остался и Срезень. Отца с сыном сопровождал весёлый Летун.
Вот кому нипочём был заснеженный склон, заставлявший людей то и дело отирать лица от пота! Летун, словно оправдывая прозвание, носился кругами, без усилия перемахивая груды валежника. Одолевал индевелые гранитные лбы и замирал наверху, вывалив язык и ожидая, когда же наконец подойдут нерасторопные люди.
Веннов считали дремучими лесовиками, упрямыми пнями, еловыми шишками. Они обижались на эти прозвания, но куда денешься – вполне им соответствовали. Как бескрайние леса от Светыни до моря на севере не стояли без веннов, так и венны очень плохо приживались там, где не рос лес. Без торжественных боров-беломошников, без нарядных весёлых березняков и без ельников во влажноватых низинах, чьи распростёртые корни тонули в бархатном мху… Без вздымающихся над лесом гольцов наподобие Вороной Гривы, откуда так славно было обозревать небоскат…
Венны испокон селились в основном на северном,
