перевёл дыхание и, ещё храня на лице улыбку бесконечного блаженства, подошёл к одному из воротов. Взявшись за рукояти, он легко провернул его в одиночку – в обратную сторону. В обратную сторону вращать ворот было гораздо легче. Железный Вабик заскрежетал и медленно опустился, вновь наглухо затыкая дыру в Исподний Мир. В царство холода и мрака, где властвовала Морана и другие Тёмные Боги. Когда захочет Мавут, эта дыра вновь будет приоткрыта. Ровно настолько, насколько понадобится Мавуту…
Зов Железного Вабика, подпитанный человеческой кровью, легко перелетел горы и канул в морскую пучину. В ту самую, откуда каждый год поднимался и опустошал земли страны Нарлак чудовищный Змей. Зов, впрочем, Змея не пробудил, да Мавут к этому и не стремился. Поднимется Змей, значит, налетит и Бог Грозы. И загонит Змея назад в море, искрошит его золотой секирой, размыкает по скалам горных хребтов…
Мавуту не нужен был Змей. Ему должно было вполне хватить Змеёныша.
Над морем собралась маленькая, но очень плотная тучка. Завязался ветер и потянул её на восток, где лежал берег.
Силы Змеёныша с лихвой достанет на то, чтобы сровнять с землёй, обратить в прах деревню Волков. Крохотное селение дикарей, затерянное в крепи[49] лесов. Уцелевших доберут Мавутичи, скрытно расположившиеся за полдня пешего хода…
Змеёныш с голодным воем всасывал хоботом морскую воду и с неимоверной скоростью нёсся к берегу. Нёсся вслед за птицей, указывавшей дорогу, с такими же, как у него, крыльями, покрытыми чешуёй.
Ему посулили вкусную пищу… Тёплую, живую еду…
Время Переполненной Чаши
– Мне, мне! Теперь – мне! Вырежи мне!
Ребятня, обступившая Бусого, затаив дыхание, наблюдала, как блестел в его руках ловкий маленький нож. Вечернее солнышко катилось за лес. Под ногами лежали липовые чурбачки, которые натащили Волчата. Из липы резать легко, куда сподручнее, чем из сосны или берёзы. Работа спорилась, фигурки людей и животных получались словно живые, дети в восторге следили за тем, как сыпались стружки. А когда юный мастер заканчивал резать очередную куклу и вручал её какому-нибудь счастливому малышу, остальные принимались дёргать «дядю Бусого» за одежду и кричать наперебой, каждому хотелось, чтобы следующая кукла досталась непременно ему.
– Вырежу, вырежу! Всем вырежу, потерпите! Сейчас – тебе буду резать. Что хочешь?
– Лошадку!
– Хорошо, будет тебе лошадка… Какую сделать? Чтобы стояла? Или скакала?
– Чтобы скакала… И чтобы я на ней сидел!
Сегодня у Бусого всё получалось удивительно ловко. Душа пела, и нож, подарок вилл, как будто сам собой порхал в руках, сноровисто разделывая деревяшки. Лошадка получалась – на загляденье, а скачущий на ней охлябь, без седла мальчишка и в самом деле выходил похожим на кудрявого малыша, с нетерпением ожидавшего игрушку.
Тело приятно ныло от усталости… С рассвета Волки всем миром взялись копать длинный ров, а когда он был завершён, пустили в него ближний приток Звоницы, ручей Бубенец. Теперь болотце за деревней быстро превращалось в небольшой пруд. Надумают Мавутичи избы жечь, и ничего у них не получится. Больше мальчишкам делать было нечего, и тогда-то Бусый, попросив Ярострела принести какой-нибудь чурбачок, взялся за нож.
Он даже и сам не знал поначалу, что собирается вырезать. Просто резал и резал, убирая острым лезвием кусочки древесины, казавшиеся ему лишними. Так и явились из-под ножа фигурки двух детей. Мальчик постарше бежал, держа за руку маленькую девочку. Пытался её увести, оборонить от лютой беды…
Когда работа была закончена, из рук Бусого её сразу забрала незаметно подошедшая Синеока. И словно малого ребёнка прижала к груди, глядя на резчика с жалобным испугом, немой просьбой – не отнимешь? Можно оставить?
Бусый растерялся, ведь он уже пообещал подарить то, что получится, Ярострелу.
– Бери, тётушка Синеока, не жалко! – расщедрился тот. – Мне братец двухродный ещё что-нибудь вырежет!
Делать нечего, пришлось действительно резать. А потом ещё и ещё, потому что кругом Бусого собралась чуть не вся деревенская малышня. Но вот наконец последний Волчонок, наделённый фигуркой лося с могучими рогами, прижал, счастливый, долгожданную игрушку к груди.
– Внучек… А мне вырежешь?
Оказывается, Отрада уже некоторое время стояла у него за спиной, следя за работой.
– А чем тебя, бабушка, порадовать?
– Симураном… Ты ведь знаешь, какие они бывают?
Ещё бы – ему-то, да не знать! Почти всякий венн симурана хоть раз в жизни, но видел. Некоторым доводилось узреть благородных летунов даже вблизи. Редким счастливчикам случалось их гладить. Но вот летать на них… спать годовалым малышом среди тёплых щенков… Бусый, наверное, такой был один.
Нож опять стремительно замелькал в мальчишеских руках, от чурбачка веером полетели стружки, розовые в свете вечерней зари. Летучий пёс вышел на славу, Бусому удалось даже передать полёт, встречный ветер, лохматящий пушистый мех. Только вот с крыльями не заладилось. Бусый пробовал и так, и эдак, не выходило. Когда он в третий раз принялся выстругивать крылья из тонких берёзовых щепок, рука Отрады накрыла его пальцы.
– Так я и знала, дитятко… Ты вот эти ему примерь.
В руки Бусому легли два лёгких крыла, сделанные из тонкой меди. Сделанные давно, не один год назад, они потемнели от времени, но не утратили звонкую красоту, печать летучей, вдохновенной души. Крылья казались живыми, отчисти их, и проявится золотистая мягкая шёрстка.
– Люди думают, симураны – это крылатые псы, – тихо проговорила Отрада. – Но мы-то знаем: симураны – это крылатые волки…
Медные крылья как родные пришлись к деревянной фигурке, только что выструганной Бусым. Волчий симуран сделался совсем как живой. У Бусого даже мурашки по коже побежали от пронзительного ощущения полёта, в котором пребывал зверь, сотворённый из дерева и меди.
– Крылья эти твой дедушка Ратислав сделал, перед той самой поездкой. Я-то никогда симурана не видела, и он пообещал мне его из меди изваять. Начал почему-то с крыльев, только их отчеканить успел. А всего целиком – ты сделал! В точности, как твой дедушка собирался. Видно, вправду тебе его душа и руки передались…
И вновь Бусому показалось, будто издалека до него дотянулась сильная мужская рука. Рука родича, ушедшего навсегда.
«Дедушка Ратислав, – горячо обратился Бусый к незримому деду. – Если вызнаю, кто напал на обоз, я с ним обязательно поквитаюсь. И за отца отомщу…»
Он услышал, как тихо ахнула Отрада, поднял глаза и увидел волка. Матёрый, неизвестно откуда взявшийся зверь стоял посередине двора, и вся шерсть на нём топорщилась дыбом, как когда-то у Летуна, когда тот собирался броситься на Резоуста.
Волк тихо зарычал, оглянулся на закатное солнце, коротко тявкнул – и высигнул через высоченный плетень, только и видали его.
– Беда, внучек, – немедленно спохватилась Отрада. – Беда пришла!
Севрюк уже колотил у общинного дома в звонкое кленовое било, и оно кричало тревожным криком, собирая весь род.
