из кораблей, остатки которого были извлечены датскими археологами со дна Роскилль-фиорда в 1962 году.
Количество вёсел позволяет делать предположения относительно численности команды. На каждое весло обычно садился один человек, но гребля могла продолжаться много часов, и рано или поздно требовалась замена. А если возникала необходимость в максимальном усилии – во время напряжённой погони, в шторм, когда несло на скалы, или, например, когда «роняли» Лондонский мост, – на вёсла садились по двое. Об этом упоминают письменные источники, об этом же говорит и число щитов, найденных археологами по бортам захороненных кораблей. Стало быть, в полностью укомплектованной команде должно было быть две полные смены гребцов плюс ещё несколько человек: должен же был кто-то стоять на руле, вычерпывать воду и делать ещё множество необходимых дел. То есть на корабле в тридцать пять румов одновременно могло путешествовать порядка ста пятидесяти человек! Полторы сотни отличных моряков, которые, не забудем, были ещё и профессиональными воинами, побратимами под началом всеми уважаемого вождя. Ясно, что при подходе к неприятельскому берегу даже и один такой корабль мог натворить дел…
Иногда, когда писать исторический роман берутся люди, слабо знакомые с эпохой, на страницах произведения появляются корабли викингов, приводимые в движение прикованными к вёслам рабами. Это, извините, абсолютная чушь. Викинги на своих боевых кораблях всегда гребли сами, вне зависимости от того, везли они с собой рабов или нет. Более того: по некоторым сведениям, работа на весле была таким же причастием, как и совместная еда. Если нужда заставляла посадить на весло пленника или раба, его после этого могли и отпустить на свободу.
Ещё один незначительный, казалось бы, вопрос: на чём сидели викинги, когда гребли? Дело в том, что на изученных археологами кораблях не обнаружено установленных скамей для гребцов (по-морскому «банок»), поэтому из книги в книгу кочует высказанное кем-то предположение, будто они сидели на… своих сундучках с имуществом. Но как же тогда быть со строками древнего песнопевца, – вот как он описывает врагов, проигравших морской бой:
Филологи-скандинависты утверждают, что, когда эта песнь исполнялась среди викингов, только что приведённые слова встречали взрывами хохота: каждый отлично представлял себе высоту корабельной скамьи и мог живо вообразить себе, как побеждённые пытались забиться под них, смешно оттопыривая зады. Вот вам и «сундучки».
В главе «Парус» приводится отрывок о Сигурде конунге и парчовых парусах его кораблей. Из этого отрывка, в частности, следует, что каждый член команды имел своё постоянное место: «те, что были на носу… и те, что были на корме». И распределялись эти места отнюдь не случайным образом. Были более престижные места – на носу корабля, были менее престижные – ближе к корме. Как известно, на парусниках позднейших времён всё обстояло как раз наоборот: нижние чины размещались в носовой части, офицеры и капитан – на корме; там, кстати, меньше чувствуется качка. Чем же руководствовались викинги? А вот чем.
Когда в морском бою сходилось по несколько кораблей с той и с другой стороны, каждая флотилия перед сражением выстраивалась в линию и связывала свои корабли борт с бортом. Ясно, что, когда враждующие стороны сходились для рукопашной, на носу было опасней всего! Вот почему носовая часть корабля считалась наиболее подходящим местом для испытанных и доблестных мужей. За эту опасную и грозную честь приходилось платить, и не только в бою. Когда корабль шёл под парусом, вёсла покоились в специальных козлах, устроенных возле борта. Когда же наставало время пустить их в ход, каждый брал своё, не путая с чужими, и дело тут не в индивидуализме. Просто все вёсла были разной длины: нос и корма поднимаются над водой выше, чем средняя часть палубы, а значит, и вёсла должны быть длиннее, чтобы все разом достигали воды. То есть доблестным обитателям носа приходилось грести наиболее длинными – под шесть метров – вёслами. Если же корабль шёл круто к ветру, их ещё и поливало всех больше…
Фиксированность мест на корабле и их различную престижность следовало бы учитывать художникам и кинематографистам. Те и другие очень любят изображать, как их герой – викинг или попавший к ним человек – подходит к самому форштевню (переднему брусу по контуру носового заострения судна) и смотрит вдаль, сложив руки на груди. Иногда в этом качестве выступает пленник, которого везут продавать. Можно, однако, с хорошей вероятностью предположить, что столь «низкого» человека оттуда выгнали бы взашей!
В главе «Мастерство корабелов» было сказано о гребных люках – отверстиях в борту, куда продевали вёсла для гребли. Осмотрев их во время раскопок, археологи делают вывод о том, много ли плавал (по крайней мере, на вёслах) тот или иной корабль: от постоянного трения с вёслами края люков, естественно, изнашиваются. Когда же не надо было грести, практичные викинги затыкали отверстия особыми деревянными крышками, чтобы не захлёстывала внутрь вода. Эти крышки также были найдены при раскопках. Многие из них украшены резными рисунками.
Носовое украшение
Викинги придавали большое значение не только мореходным свойствам, но и украшению своего корабля. Корпус окрашивали в яркие цвета: сказания упоминают о «чёрно-синих», «красногрудых», «синих с белым носом» и иных боевых кораблях. Краски, надо полагать, не боялись воды. Такие краски умели изготавливать не только скандинавские народы. Западноевропейские хронисты, например, с удивлением и восторгом писали о языческих храмах балтийских славян: краски, которыми были расписаны их стены, не боялись ни снега, ни дождя.
Помимо ярких красок, викинги покрывали бортовые доски резьбой. Особенно знаменит в этом отношении Усебергский корабль: учёными написаны целые трактаты о тонкостях стиля нескольких мастеров-резчиков, поработавших над ним когда-то. Кто-нибудь может спросить, а зачем было эти тонкости изучать? Оказывается, помимо чисто научного интереса, изучение резьбы дало и вполне практический результат. Дело в том, что верхние части носа и кормы Усебергского корабля, зарытого когда-то в курган, оказались вне слоя синей глины и начисто сгнили. Современным мастерам нужно было постичь все особенности работы своих далёких предшественников, чтобы с полной достоверностью восстановить утраченные детали.
Форштевень корабля венчало целое скульптурное произведение – голова дракона или иного мифологического существа, ахтерштевень (кормовой брус) украшал скульптурный же хвост. Подобное оформление – неотъемлемая часть той «визитной карточки эпохи», которой по праву является викингский корабль.
Но, спрашивается, зачем было оснащать его драконьей головой и прочими атрибутами, казалось бы, не имеющими практического значения? Иногда пишут – затем, дескать, чтобы наводить страх на врагов. Быть может, на западноевропейских крестьян, готовых бежать в лес при одном слове «викинги» и вдобавок ожидавших в 1000 году конца света, драконья голова и могла произвести некоторое впечатление. Но на серьёзного противника – вряд ли. Причина была совершенно иная. Но прежде, чем разъяснять её, задумаемся, – что такое вообще украшения?
В главе «Грубо сработанный…» было рассказано, что любой предмет из мира вещей, окружавших древнего человека, обладал не только утилитарными, «потребительскими» свойствами, но и духовным смыслом. Так вот, всё, что мы зовём теперь «украшением», – это относится и к орнаментальному оформлению каких-то предметов, и к вышивке на одежде, и к перстням, брошкам, бусам – в древности имело магический смысл, являлось оберегом – амулетом, талисманом, призванным отгонять злые силы и, наоборот, привлекать добрые. Приведём пример: никто не назовёт «украшением» нательный крестик христианина, хотя бы он и был настоящим произведением ювелирного искусства. Почему? Потому, что крест – символ в первую очередь духовный. В древности спектр духовных символов был гораздо шире теперешнего.
Вышивка на одежде не только и даже не столько радовала глаз, – её первостепенной функцией было удерживать душу человеческую в теле. Резьба кругом двери дома также в первую очередь была призвана не пропускать внутрь демонов зла. А голова дракона на носу
