– Совсем извёлся Ракни сэконунг, – сказал Хельги негромко.
– Хороший вождь, вот и беспокоится, – отозвался Оттар. – Я не знаю второго такого. Ну, может, ещё мой тёзка с острова Сенья… да Вагн Мореход.
– А ты сам? – спросил Хельги удивленно. Оттар отмахнулся:
– Ну, я… У меня на самом деле давно есть свой корабль и люди, для которых я хёвдинг. Однако я напросился с ним сюда простым гребцом, чтобы он ещё немножко меня поучил. Ты же слышал, как он меня допрашивал. Как мальчишку, первый раз попавшего в море… вроде тебя.
– Я не первый раз в море, – сказал Хельги совсем тихо, с бьющимся сердцем. – Допроси и меня, если хочешь.
Он уже готовился рассказывать про волны и облака, про приметные звёзды, позволяющие выйти к Хьялтланду или на Фэрейские острова… но Оттар молча глянул на него и вдруг слез со своего места, приказав коротко:
– Держи руль.
Лишь много времени спустя Хельги понял, что Оттар намеренно застиг его врасплох; тут уж не притворишься, тут уж само тело либо отзовётся привычным движением, либо не отзовётся. Так выбирают щенка: вытряхивают весь помёт в воду и смотрят, кто барахтается упрямей.
Что ж, Хельги умел перенимать руль при встречном ветре. Он пошире расставил ноги, приноравливаясь к ритму качки, отзывавшемуся размеренным трепетом правила… И пропал куда-то накинувшийся было страх, оставив лишь ощущение радостного и любимого дела. Того единственного дела, ради которого стоило появиться на свет. Если бы сейчас Хельги спросили, что он хотел бы делать всю жизнь: сражаться, как отец, добывая бранную славу, или водить по морю корабли? – сын воина сгорел бы со стыда, но ответил без колебания: водить корабли…
Он был согласен стоять здесь на ветру до самого Свальбарда, без смены и без еды, и Ракни мог просыпаться и говорить ему всё что угодно… Оттар сперва на всякий случай держал ладонь на руле, потом убрал её. Хельги и не заметил когда.
Корабль – это ведь не просто доски и брусья, пущенные по волнам. Кто лежал на палубе, согретой солнечными лучами, и грёб обледенелым веслом, доверяя свою жизнь кораблю, тот привыкает чувствовать его тело как собственное, если не острей. Но правило, колеблющееся в ладонях, дарует совсем особое чувство. С ним рождаются: кому не дано, тому уж и не дано. Есть люди, отведавшие мёда поэзии, и есть неспособные стать скальдами, как бы им того ни хотелось.
Хельги слился с кораблём в одно существо, став его слухом, зрением и умом. А правду молвить, у конунга был отличный корабль. Премудрые строители сшили его еловыми корешками, и Хельги видел, как упруго дышали, прогибаясь, увенчанные щитами борта. Хельги взялся бы спорить, что борта были из ясеневых досок; он ходил на кнарре Кетиля, дубовом и вдобавок сбитом гвоздями, и ему совсем не понравилась натужная дрожь, с которой крепкое судно напролом шло сквозь гребни… Олень был совсем не таков. Он перетекал с волны на волну, гибкий, как ныряющий кит, он принадлежал морю, и море принадлежало ему…
– Пусти, – сказал Оттар. – Хватит с тебя.
Хельги отдал ему руль и сел на палубу, прячась от ветра. Его словно разбудили посреди счастливого сна, и было очень обидно. Обидней, чем тогда в Финнмёрке, когда Оттар дал ему подержать свой меч и потом спрятал его обратно в сундук…
По команде Оттара люди перетянули парус, и корабль, повернув, опять зашагал по серым ступеням волн. Оттар ненадолго оторвал взгляд от моря, посмотрел на Хельги и сказал:
– Ты, верно, заметил, что во всех переделках Ракни сам берётся за руль. Он даже мне не доверяет корабль, когда начинается настоящее дело.
Хельги молча кивнул… и неожиданная мысль заставила его вздрогнуть, словно рука, тяжко опустившаяся на плечо: нет, не утонул дед Виглаф, пропавший много зим тому назад!.. У деда был корабль не хуже, чем этот, и сам он знал о море не меньше, чем Ракни и Оттар, вместе взятые. Он не мог утонуть!..
Свальбард открылся перед ними как-то слишком уж обыкновенно. Так, словно это был тот безымянный остров на середине пути или любой другой, затерявшийся в сумраке моря. А вовсе не таинственная земля на самом пороге Страны Великанов!
Первыми, как водится, изменились волны: стало видно, что они шли не из открытого моря. Потом точно щит исполина заслонил корабль от северного ветра. Спавших растолкали, и все молча смотрели вперёд, ожидая появления земли.
И вот наконец поредела, раздвигаясь, серая завеса тумана, и смутно зачернели громадные береговые утёсы. За ними видны были подножия гор, уходивших в низкие облака…
– Вагн говорил, Свальбард показывался им несколько раз, – пробормотал Оттар, стоявший в проходе между скамьями. – Но достаточно было приблизиться или взобраться на мачту, и видение пропадало. Впрочем, тогда стояла ясная погода…
– Ну, это-то не видение, – отозвался Ракни, и зачарованно молчавшие викинги точно ожили, начали разговаривать и смеяться, принялись искать на берегу вход в удобную бухту. И то сказать, последние дни холод донимал беспощадно, так, что никого уже не грели сырые мешки, и Ракни даже распорядился устроить очажок в старом котле, хоть руки оживить после весла и мокрых канатов… теперь можно будет набрать на берегу плавника и развести огонь до небес, а над ним повесить жариться самого большого оленя!
Железный Ракни, конечно, безо всяких передышек отправился бы искать западный берег и домик, построенный Вагном. Но конунг принадлежит своим людям не в меньшей степени, чем они ему принадлежат.
– К берегу! – велел Ракни и переложил руль, а Оттар побежал на нос. Вдвоем с Карком они сняли с форштевня резную драконью голову и убрали её в трюм: пусть-ка здешние духи поласковее встретят гостей! Потом спустили парус, и гребцы взялись за вёсла, а Оттар привычно отвязал длинный шест – щупать глубину. Всё как обычно при подходе к незнакомому берегу. Вот только гребцы то и дело норовили оглянуться через плечо, а Ракни выкрикивал команды ещё более хрипло, чем всегда.
Ведь там, дома, в Норэгр, многие верили, будто именно здесь море и земля обрываются в бездну. И можно, набравшись храбрости, перегнуться через край и посмотреть вниз!..
…Нет, он не растаял призраком в тумане, этот бурый каменный берег, на который они ступили-таки в глубине облюбованного залива! Вот зашуршала под килем крупная галька, и остановился корабль, и все, кто был на его палубе, разом бросились через борта, не боясь вымочить ноги. Бородатые мореходы ликовали подобно мальчишкам, впервые переплывшим фиорд. Земля!.. настоящая, надёжная земля под ногами, и после стольких ночей в холоде и сырости на палубе корабля снова можно устроить палатку под гостеприимным навесом скалы. Можно раздеться догола и вымыться в звенящем неподалеку ручье, не думая о том, что плавание продлится неведомо сколько и воду надо беречь!
Луг ещё на палубе начал осенять себя священным крестом, а на берегу немедленно преклонил колени, поцеловал чёрные камни и зашептал, славя своего Бога… Насмешники-викинги успели дать монаху прозвище: Босоногий.
Хельги дружески хлопнул его по плечу:
– Не горюй, Луг, теперь мы поймаем тюленя и справим тебе хорошие сапоги.
Ирландец поднял глаза, и Хельги увидел, что они были счастливыми и подозрительно влажными. Луг мечтал сподобиться Господних чудес, и теперь они представали ему одно за другим. Дай волю, он и здесь примется искать своих святых, ходивших на кожаных
