Отрок бегом сорвался с места, гордясь, что именитый воин удостоил его просьбы. Взяв гусли, Ратша поставил звонкую кленовую доску на левое колено, вдел пальцы в отверстие при верхнем конце, тронул струны. Он управлялся с мечом охотнее, чем с гуслями, не почитая гудьбу за своё дело; но, как почти всякий гридень, мог при случае похвалить песней славное дело, припомнить павшего друга… Тьельвар имел уже случай в том убедиться.
Тьельвар слушал молча. Ратша покосился на него несколько раз, потом снял гусли с колена.
– А не в песнях ты мыслями, готландский гость. Тьельвар подпер кулаком подбородок и кивнул на колчан, висевший на деревянном гвозде:
– Не хотелось бы мне оказаться под этими стрелами, словенин.
Ратша отдал гусли Святобору и ответил, усмехнувшись:
– Так ведь и не с чего бы вроде.
– Это верно, – сказал Тьельвар, – Но не всем людям хочется одного и того же, как ты, наверное, знаешь.
Ратша тяжело молчал некоторое время, и Тьельвар не знал, чего ждать.
– Вот, значит, как, – нехотя выговорил воин, – Иди себе, Святобор.
Святобор пристыженно поднялся: мог бы и сам уйти, поняв, что эти речи велись не для него.
– А теперь рассказывай, – велел Ратша, – Всё рассказывай.
– Ты, наверное, видел рядом с Хаконом человека по имени Авайр, – начал Тьельвар негромко. – Так вот, у Авайра есть брат. Этот брат много раз ходил грабить в здешние места и всегда возвращался с добычей. А потом случилась та битва с Хрёреком конунгом, которую не скоро позабудут у нас в Северных Странах. Брат Авайра приехал домой без ноги и рассказывал про гард-ского воина, очень похожего на тебя.
– Может быть, – проворчал Ратша, – Я всех не помню. У Хакона я тоже кого-нибудь изрубил?
– У Хакона, – сказал Тьельвар, – вся родня погибла дома, в Павикене, когда вендские викинги устроили туда набег. Хакон вернулся из Бирки, где он тогда был, и ему рассказали, что его отец и братья пали в бою, а мать и сестру увезли неведомо куда. Вот он и поклялся, что не даст вендам житья, пока они его не убьют.
– Твоего Хакона я раз уже поучил и не очень-то его боюсь, – сказал Ратша угрюмо. – А не то я, пожалуй, напомнил бы тебе, что я не варяг. Жаль, не был я в Павикене и не видел там его сестру. Я уж позаботился бы, чтобы у Хакона была причина мне мстить!
Тьельвар, казалось, предвидел эти слова.
– Ты вправду не венд, но ты ходишь на их корабле и ешь с ними хлеб. И ты неплохо дерешься, а для мести выбирают не худшего в роду. У Хакона есть славный меч, и он говорит, будто выкопал его из древней могилы, отняв у курганного духа.
Ратша положил ногу на ногу.
– Так ведь и я свой не под забором нашёл…
Он хорошо понимал, зачем это Тьельвар пришёл сюда к нему и завел разговор. Хотелось гётам мирно пересидеть в Ладоге зиму и уйти по весне с добрыми товарами в трюме и серебром в кошелях. А вовсе не со стрелами в спинах.
– Я не буду дразнить Хакона сестрой-рабыней, – пообещал он примолкшему Тьельвару, – Но и Хакон меня пусть лучше не трогает.
Всеслава увидела Хакона возле своего дома: она несла на коромысле два деревянных ведерка, и прозрачные капли падали в жёсткую придорожную траву.
– Здравствуй, ярлова дочь, – сказал ей Хакон.
– И ты здравствуй, гость готландский, – отозвалась она. Хотела его обойти, но Хакон загородил ей дорогу, встал на пути. Всеслава помимо собственной воли покраснела, беспомощно опустила голову, остановилась. Она помнила, как он задыхался у Ратши в руках, и ей вовсе не хотелось с ним говорить.
– Люди передают, – сказал Хакон, улыбаясь, – будто бы твой жених оставил мне жизнь для того только, чтобы тебе угодить. Это всё выдумки или правда?
Ему скверно давалась трудная словенская речь. Всеслава покраснела пуще и смолчала, а Хакон продолжал:
– Может быть, я тебе понравился? Выходи замуж не за Ратшу, а за меня.
Чем могла окончиться эта встреча, неизвестно; всего скорее, Хакон того только и ждал, чтобы она бросила коромысло с ведерками и побежала плакаться жениху. Но Ратша неожиданно появился подле них сам. Подъехал на белом Вихоре, и Тьельвар рысью скакал следом за другом, неся на кулаке злую ловчую птицу. Серый пес, похожий на волка, бежал у его стремени. А позади всех трусил на смирной лошадке Пелко-ижор, и жирные осенние гуси мотали вялыми шеями по крупу его рыжей кобылы, связанные ремешком за перепончатые лапки.
Ратша спокойно поздоровался с Хаконом, посмотрел на Всеславу и спешился. Отобрал у невесты оба ведра: – Пойдём-ка…
И широко зашагал к боярскому двору, не оглядываясь на гётов. Всеслава пошла за ним следом покорная, с малиновыми щеками. Опять она в чем-то была безо всякой вины виновата, и одинокая тоска неслышно плакала в ней, и казалось – вот-вот разразится, грозой грянет непоправимая беда.
Белый Вихорь важно выступал рядом, фыркая, клал голову хозяину на плечо…
7
Удивительное это место и нехорошее – поляна в глухом лесу или крутой обрыв над берегом реки, где спят в земле давно умершие люди! Вовсе незачем соваться туда без дела, особенно же к вечеру, когда солнце торопится с небес. И ведь сам знаешь, что не сотворил никому из ушедших в Туонелу даже мысленного зла, а страшно всё равно. Ну как раскроется насыпанный прадедами курган, выпустит в ночные потемки невесть когда сгинувших мужей!.. Или просочится сквозь землю бестелесное зло, всегда могущественное во мраке, опутает, околдует…
Не зря, наверное, люди, искренне чтя умершего родича, всё-таки торопливо уносят из дому его тело, и не просто через порог – разбирают угол стены и пятятся в
