побледнела как бумага:
— Нет, а что?
— И вы еще спрашиваете? — Снегирев подошел поближе и с опаской глянул на янтарное желе. — А отчего, спрашивается, умер фараон Рамзес Второй? Не знаете? Древний папирус гласит, что его убил персик. А Сомерхет Четвертый? Пепи Третий? Аменхотеп Восьмой? Хеопс Шестнадцатый? Их всех извели синильной кислотой — сильнейшим ядом из группы цианидов, содержащимся и в косточках персика. А чем, по-вашему, фашистские гады травили людей в газовых камерах? Чем казнят преступников в Америке? Все той же отравой. — Снегирев указал на таз, и голос его скорбно дрогнул. — А Распутина-то чем извели, знаете? Григория Ефимовича? Цианистым калием, а это тот же самый цианид.
— Вот и у нас в морге тоже случай был. — Юрасик тут же поддержал тему и незаметно подмигнул Снегиреву. — Мальчонку привезли одного. Весь синий-синий, скрюченный в три погибели, ну прямо в бараний рог его согнуло. Пить очень хотел, бедняга, вот мамаша его тройной порцией компота и напоила. Из персиков.
— Юрасик, а помнишь Нюру, любовь мою на третьем курсе? — подхватил эстафету Новомосковских и, тяжело вздохнув, патетически взмахнул куском окорока. — Такая была девушка, только не пришлось, умерла у меня на груди. Миндаля поела. — Он замолчал и выразительно посмотрел на Юрасика. — Брат, ты как знаешь, а я эвакуируюсь, — целый таз отравы, тут на весь дом хватит.
— Что же делать? — Стараясь не дышать, мадам Досталь отпрянула от конфитюра и с надеждой уставилась на Снегирева. — Может, в МЧС позвонить?
— Ну зачем же такие крайности, — пожал тот плечами, — не фосген все- таки. Медленно выключайте газ и идите к себе. Хорошо, конечно, марлевую повязку надеть. И не волнуйтесь, мы сами утилизируем заразу.
— Да, да, конечно. — Генриетта Генриховна с готовностью задрала халат и, закрыв им до глаз лицо, мгновенно исчезла в своих апартаментах. По коридору будто болид пролетел.
— А с виду интеллигентная женщина. — Гриша Борисов горестно почесал шевелюру, Юрасик одобрительно заржал, а Новомосковских поднял вверх большой палец, измазанный свиным жиром:
— Ну, Алексеич, ты даешь! Досталь достал!
— Алеша, скоро будет готово. — Попробовав борщ, Эсфирь Самуиловна для улучшения вкуса добавила сахарку и потянулась за лавровым листом. — Минут двадцать подождете?
— Спасибо, тетя Фира, я так, чайку. — Лукаво улыбнувшись, Снегирев налил себе заварки и, взяв с полки глубокое блюдце, направился к тазу с конфитюром. — С вареньем. Начнем бороться с заразой.
ГЛАВА 9
«Белеет парус одинокий. — Сделав музыку погромче, Снегирев притопил педаль газа. Он только что проехал милицейский пост в Лахте и теперь любовался на залив, зеркальную гладь которого резал шикарный швертбот. — Только ни хрена он там не отыщет. Дамба, говорят, превратила Невскую губу в помойку».
После Ольгино пошли леса, одетые, увы, уже в пурпур и золото, — сентябрю скоро хана, а там, глядишь, октябрь, дождливый, с ночными заморозками и улетающими к югу птицами, затем ноябрь, холодный, с несжатой, наводящей на грустную думу полоской, и все — зима, крестьянин торжествует…
Проехав указатель «Лисий Нос», Снегирев ушел налево и неспешно покатил вдоль убогих, построенных еще полвека назад развалюх. Правда, обшарпанность и неказистость наблюдались не везде. То тут, то там высились дворцы новорусского стиля — четыре этажа, двадцать комнат, подземный бункер с парой «мерседесов». Ну как тут не вспомнить строчку из Высоцкого:
Однако Снегирева эта роскошь не привлекала. Загнав мышастую в тихий переулок, он прошел сотню метров ножками и остановился возле скромного одноэтажного дома, обнесенного тем не менее трехметровым бетонным забором. Огляделся по сторонам и, встав под объектив телекамеры, надавил на кнопку звонка. Щелкнул электромагнитный привод, калитка подалась, и Снегирев вошел в небольшой ухоженный дворик. Свирепого вида волкодав зарычал было на него, но, учуяв знакомый запах, принялся вилять хвостом — милости просим.
— Ты, брат, блохастый небось. — По пологому пандусу Снегирев поднялся на крыльцо и, толкнув незапертую дверь, ощутил благоухание кролика, тушенного с шампиньонами. У Аналитика, помимо всех прочих достоинств, был несомненный кулинарный дар.
— Весьма кстати. Дорогой друг. — Негромко загудел электродвигатель, и из кухни выкатилась инвалидная коляска, в которой сидел еще нестарый человек с грустной улыбкой на лице. — Устроим ранний ужин.
На коленях у него стоял поднос со скворчащей латкой, помидорным салатом и свежезаваренным чаем. Это был Аналитик, доверенный человек Скунса, звавшийся в миру Иваном Борисовичем Резниковым. Судьба обошлась с ним жестоко. Но не менее жестокими оказались и люди — жена, друзья, власти предержащие. Кому теперь есть дело до безногого калеки? Будь он даже трижды талантливей Эйнштейна и с головой, набитой множеством практических идей! Нужным он оказался только миру, живущему по собственным законам, — преступному.
Однако Резникова недолго мучили укоры совести, в конце концов, разве не преступно само государство, развязавшее чеченскую бойню, обворовавшее, обрекшее на медленное вымирание собственный народ? Опытный инженер-электронщик, он для начала обзавелся аппаратурой, дающей контроль над всем санкт-петербургским эфиром. Затем разработал спецпрограмму для обработки и анализа данных, позволяющую вычислять владельцев пейджеров и сотовых трубок. Аппаратура была на взводе круглосуточно, всасывая информацию, анализируя ее, запоминая, и скоро Резников мог без проблем «отработать клиента», зная лишь его фамилию. Следующим его шагом был взлом компьютера ФСБ, причем настолько совершенный, что системы защиты оказались в положении беспомощных слепых котят. А еще Резников замечательно готовил…
— Чертовски вкусно. — Снегирев положил себе добавки и впился порцелановыми зубами в нежнейшую кроличью спинку. — Вероятно, все дело в шампиньонах?
— Все дело, Дорогой друг, в кролике. — Резников зачерпнул ложкой ароматный соус и снисходительно усмехнулся. — Прежде всего он не должен быть старым и жилистым. Приправы, конечно, тоже имеют значение, ну и сорт грибов. Я как-то пробовал с белыми — не то.
Во время еды о делах говорить было не принято, это чрезвычайно вредно для переваривания пищи. Чай пили с малиновым пирогом, горячим, с пылу, с жару. Резников испек его на скороводке, словно яблочную шарлотку. Наконец с обедом было покончено.
— Да, брат, ты силен. — Снегирев с уважением посмотрел на хозяина дома, и тот понял, что речь идет не о кролике в шампиньонах. Гость имел в виду господина Морозова, которого Аналитик преподнес ему на блюдечке с голубой каемочкой, правда без гарнира. Это уже дело Снегирева — довести клиента до нужных кондиций, опыта ему в этом не занимать.
— Схожу-ка я в закрома. — Он отнес грязную посуду на кухню и, сдвинув в сторону половичок, приподнял крышку подпола. — Сундучок-то мой крысы не сожрали?
Он спустился по скрипучим ступеням, зажег свет и, кряхтя, вытащил из тайника обитый железом короб, о содержимом которого ходили всевозможные легенды.
— Десяток из Госдумы на сундук мертвеца.
Отключив первый контур самоликвидатора, Снегирев открыл тяжелую крышку, набрал личный код на устройстве подрыва и принялся разбираться в своем добре. По существу, это был обычный спецназовский контейнер: оружие, снаряжение, экипировка, только все высшего качества, изготовленное на заказ, сугубо индивидуальное. И очень опасное. Наденет, например, кто-нибудь сдуру ботинки, сделает шаг и тут же останется без ног, — нехорошо брать чужое без спросу. Или взять хотя бы оружие — с виду ствол как ствол, а в чужих руках сразу превращается в гранату, стоит только спустить курок. Не зная броду, не суй х.. в воду.
