Убийца-одиночка, явно скорее преступник, чем тайный агент. Уже одно то, что мы так легко его вычислили. Это не стиль работы, который я бы приписал Комитету. Потом, этот набор химиков-исследователей – спасибо доктору Дженнингсу! На мой неискушенный взгляд, дело было так. Норман сделал какое-то открытие в области химических технологий. Судя по закупленным материалам, это метод связывания азота при низких давлениях. Договорился со «Стадлер кемиклз» – тайно, разумеется, чтобы не делиться ни славой, ни деньгами с жадным британским правительством. По его наводке одного потенциального конкурента устранили бескровно, а второго – попросту убрали. Теперь ученых, способных повторить его открытие в ближайшее время, не осталось. «Стадлер» выходит на рынок и снимает сливки на протяжении нескольких лет. «Дюпон» идет по миру, фонд Нобеля перестает раздавать премии. Очень простой сценарий.
– Очень! – не выдержала я. – А доказательства у вас есть?
– А зачем они нам? – непритворно удивился Щербаков. – Я же не собираюсь привлекать их к ответу. Время терпит, да и… бог им судья, в самом деле. Меня гораздо больше пугает Комитет.
Вашингтон, округ Колумбия,
28 сентября 1979 года, пятница.
Сергей Щербаков
На лицах моих товарищей отразилось почти комическое удивление.
– Ну думайте, думайте, – подбодрил я их. – Чем занимается «Стадлер», мы знаем. Хотя бы приблизительно. А Комитет в лице Арлингтонской лаборатории закупил добрых шестьдесят килограмм рутений-родиевого сплава плюс огромное количество той разной техники, не подходящей по профилю ни к одной из известных областей исследования. Неужели вы не задали себе вопроса – чем они там занимаются.
Над столом повисло молчание.
– Исследованиями… – пробормотала Кейт неубедительно.
– Сколько у Комитета таких лабораторий? – гнул я свою линию.
– Не знаю, – созналась Кейт. – Даже боюсь представить.
– Одна, – ответил я. – Я проверял. Основана пять лет назад, еще до Трехдневной войны. Очень нетипичное поведение для агрессивной организации вроде Комитета, не находите? Лаборатории, ученые… Кстати, мне так и не удалось выяснить, какого профиля эта лаборатория. Физическая, и все.
– Значит, Садовиц тут ни при чем, – пробормотал Андрей. – А что же они так всполошились?
– На воре, – я улыбнулся, – шапка горит. Их проект входит в завершающую фазу – об этом говорит и закупка рутения, раньше за ними такого не замечалось. А тут приезжаем мы, начинаем что-то совершенно нагло вынюхивать… Понятно, что господин Аттенборо всполошился. Сейчас его беспокоит гораздо больше вопросов, чем нас, потому что перед нами вопрос всего один – что делать?
– «Кто виноват?» отложим на потом, – хихикнул Андрей. – А что тут думать? Передать все наверх, побултыхаться еще недельку для виду, просто чтобы сенатора язва замучила, и отбыть домой.
– Мы не можем, Андрей, – проговорил я раздельно.
– Почему? – удивился мой товарищ.
– Мисс… офицер Тернер, вы не оскорбитесь, если мы с коллегой перейдем на французский? – обратился я к Кейт. – Нам надо кое-что обсудить в приватном порядке.
– Ради бога, – отмахнулась американка и отпила вина. Однако я заметил, как напряженно она вслушивается в наш разговор – очевидно, пытаясь уловить смысл по немногим знакомым ей словам.
– Андрей, вы помните нашу позавчерашнюю беседу? – произнес я.
– Помню, – ответил тот. – И все равно не понимаю.
– Девять шансов из десяти, что «Арлингтон лэб» – это оружейная мастерская, – объяснил я. – У американцев есть такая милая черта – они любят очень мощное оружие. Почти как немцы.
– Ага, – Андрей усмехнулся. – «Элефанты» на угле.
– Вот-вот, – кивнул я. – Но суть даже не в этом. – Я замялся, пытаясь ухватить за хвост ускользающую мысль. – Помните – «praemonitus praemunitus»?
Соображал Андрей быстро.
– Хотите сказать, что когда наши разведчики доберутся наконец до этой лаборатории, то могут не найти концов?
– Или самой лаборатории, – кивнул я. – Нельзя упускать время. Мы спугнули зверя. Остается только идти по следу, иначе он ускользнет от нас.
– Как бы эта зверюга кусаться не начала, – мрачно предсказал Заброцкий. – И что вы предлагаете?
– Вначале – узнать все о лаборатории, – уверенно заявил я. – В том числе то, что мы уже знаем. Плохо, что наши проклятые бумаги не действуют на том берегу Потомака – придется действовать в обход, может, через мадемуазель Кейт.
– Кстати, а как быть с ней? – забеспокоился Андрей. – Вы не думаете, что она станет возражать? Об этом я как-то не подумал.
– Есть только два варианта, – ответил я. – Обмануть или убедить. Не знаю, что лучше. Только, чур, убеждать ее будете вы – у вас, кажется, сложились более дружеские отношения. На меня она до сих пор смотрит, как на какое-то беспозвоночное.
– Ну хорошо, – неохотно согласился Андрей.
– Так о чем вы болтаете? – вмешалась в нашу беседу Кейт, естественно, по-русски.
– О наших дальнейших планах, – отозвался я, а для Андрея добавил по-французски: – Только давайте отложим объяснения на потом. По-моему, мадемуазель Кейт сейчас сильно расстроена, и если мы огорошим ее в такой момент, нам придется платить за битую посуду.
– Уи, монсеньор! – Андрей потешно откозырял.
– И что вы решили? – не отставала Кейт.
– Посвятить ближайшие два дня вдумчивому и деятельному отдыху, – не моргнув глазом соврал я. – Полагаю, никакие учреждения все равно работать не будут – выходные все же. А в понедельник можно будет и решить, чем заняться дальше. Кстати, нам будет до зарезу нужна ваша помощь. Как у вас тут принято развлекаться, мы не имеем понятия, так что вам придется нас учить.
– Боюсь, из меня спутник паршивый, – грустно предупредила Кейт.
– Мы постараемся развеять ваш Weltschmertz, – заверил ее Заброцкий.
Я мысленно ему поаплодировал – пока Кейт выясняла, что это такое, тоскливое выражение с ее лица сошло.
Потом принесли горячее, и за ним мы долго и серьезно обсуждали, как именно мы будем отдыхать на выходных. Кейт почему-то порывалась отвести нас на какой-нибудь
