– Я готов признать, что та установка под куполом имеет отношение к физике невозможного, – проговорил я. – Но похоже, нам не остается ничего иного, как хватать все бумаги подряд, уносить и надеяться, что высоколобые в секретных лабораториях смогут раскусить этот орешек.
Раздался громкий треск. Обернувшись, я увидел, как пунцовая Кейт старательно прилаживает на место обломанную ручку шкафа, на которую неосмотрительно оперлась.
– Что вы делаете в моем доме? – раздался сварливый старческий голос.
Мы как по команде обернулись.
На пороге, близоруко щурясь, стоял старик в исподнем. В руке он сжимал даже не берданку – очень уж он напоминал поднятого по тревоге российского ночного сторожа, только вот лицо слишком трезвое, – а что-то вроде электрической бритвы.
– Доброе утро, профессор, – выговорил я, стараясь не улыбнуться.
– Не подходите, – предупредил старикан, тыча в мою сторону своим оружием.
– Сергей, вы его знаете? – удивился Заброцкий.
– В первый раз вижу, – честно признался я.
– Тогда почему «профессор»?
– А кем он еще может быть? – резонно возразил я. – Вы гляньте – чистый Эйнштейн.
Старик напряженно вслушивался в наш разговор. Вдруг лицо его исказилось непереносимым осознанием. Выронив приборчик, моргнувший синей искрой и откатившийся в угол, он опустился на стул и закрыл лицо руками.
– Вы русские? – спросил он глухо.
– Да, – не стал отпираться я. Конечно, можно было представиться французом, но смысла в маскараде я не видел.
– Я так и знал, – обреченно пробубнил старик. – Я знал, что эти болваны не уследят и сюда придут русские шпионы. Вначале именно русские. Остальные явятся потом, на горячее.
– Послушайте, сударь, – обратился я к нему, подтаскивая второй стул и садясь напротив. – Объясните, пожалуйста…
– А смысл? – горько поинтересовался старикан. – Вы меня все равно убьете.
– Зачем? – возмутился Заброцкий. – Делать нам больше нечего!
Как ни странно, этот циничный ответ затронул в душе старого янки какую-то струну.
– Да? – подозрительно переспросил он. – Попробую поверить.
– Что вы там говорили о болванах? – вернул я его на старую колею.
– Эти люди из Комитета! Исусе, что за болваны! – воскликнул старикан, мигом разгорячившись. – Они совершенно не понимают важности фундаментальных исследований. Вы, наверное, видели установку? Это жалкий, убогий образчик, тень настоящего! Я уже третий год пытаюсь пробить аппаратуру по оригинальному проекту, а что получаю? Отговорки! То рутений-родиевый сплав им дорог, то энергии не хватает. Теперь у них новая мода – они впутывают науку в какие-то сомнительные проекты политического свойства.
Я хотел было заметить, что эта новая мода идет со времен Тувалкаина, но смолчал – незачем сердить пожилого человека.
– Вы уж простите старика, разговорился я, – внезапно сбавил тон штатник. – Правда, это для нас больная тема.
– Простите, а с кем мы, собственно, имеем честь? – полюбопытствовал Андрей.
– Что значит – с кем? – Старикан весь подобрался, как петух. – Профессор Джордж Эй Талбот к вашим услугам. Вы что, не прочли табличку на двери?
Вот повезло, так повезло!
– Мы не могли прочесть табличку, – виновато призналась Кейт. – Мы вошли в окно.
– Шпионам положено лезть в окно, – пробурчал Талбот. – Даже когда дверь, между прочим, открыта.
– Мы, видите ли, не хотели с вами встречаться, – пояснил я. – Не знали, что вы будете столь… спокойны.
– И не встретились бы, – фыркнул старик. – Тоже мне, разведка. Знаете, что такое запор пополам с бессонницей? То-то.
– Понимаете, профессор… – Я присел на нелепый в окружении фолиантов и синек антикварный пуфик, всем видом изображая полную безобидность. – Мы наткнулись на вашу лабораторию, в сущности, случайно. Посылали нас совсем по другой надобности. Так что если вы просто расскажете нам, над чем тут работают, мы выйдем в это же окно и не будем вам докучать посреди ночи.
– Ха! – Профессор Талбот с неожиданной силой хлопнул по столу ладонью. – А что со мной будет потом?
– Если никто не узнает, ничего не будет, – ответил я. – А если узнают… По-моему, у вашего начальства появятся иные проблемы.
– Может, вы и правы, юноша, правы… – Талбот замолчал, раздумывая, и я подтолкнул его:
– Рассказывайте. Только, пожалуйста, внятно и не спеша, а то мы люди военные, необразованные…
Профессор заговорил. Слушать его было трудно – он увлекался, постоянно начинал торопиться, глотать слова и звуки; я перебивал его, просил «помедленнее», он кивал, сбрасывал темп и снова начинал разгоняться. Вдобавок изъясняться понятно для не посвященных в тайны высшей математики он не умел либо не утруждался, а потому теоретическая основа его выкладок доходила до меня через два слова на третье, если доходила вообще.
Но и того, что я понял, хватило.
Профессор утверждал, что видимая, осязаемая реальность – всего лишь иллюзия. Каждое событие в рамках квантовой теории порождает, как он выражался, «виртуальный мир». Время, которое мы привыкли представлять линейным, оказалось ветвящимся наподобие речной дельты. И лаборатория в Арлингтоне занималась проникновением в эти боковые – с нашей точки зрения – ветки времени.
Анджей вмешался, заявив, что по словам профессора выходит, будто каждое движение пылинки на ветру порождает свой особый мир. Профессор замахал руками. Что вы, что вы! Во-первых, каждая ветка времени, каждый мир обладает определенной гибкостью. Незначительные изменения не нарушают его «причинной связности». Во-вторых, далеко не все ветки нам доступны – срабатывают какие-то резонансные эффекты. Так что реально проникнуть пока удалось лишь в несколько миров – их он и называл «патахронами», – и все они отличаются от нашего довольно сильно.
Я попросил поконкретнее.
– Что ж, – профессор откашлялся. – Если поконкретнее, то мы достаточно подробно изучили четыре мира, после чего сосредоточились на одном. Для первого точку расхождения нам установить так и не удалось, поскольку он весь покрыт радиоактивным льдом. – Он для разнообразия помолчал, наслаждаясь эффектом. – По-видимому, там разразилась всеобщая война с
