полезла куда было велено. Я вскарабкался следом.
– Ложись. Надень. – Я бросил ей шлем.
– Не убивай их, Капралов, – снова развела она свою бодягу – торопясь, скороговоркой, видя, что я уже ухожу, – не надо, не убивай! Здесь какая-то ошибка, Капралов…
– Врагов убивают, девочка. Это необходимо. Я солдат, я знаю. Либо мы их прищучим, либо наоборот. Наоборот меня не устраивает.
– Капралов, они не враги, этого просто не может быть. Не может! Откуда им взяться?
– Мне без разницы, – сказал я, стреляя по кронштейнам, крепящим лестницу к карнизу. – Пусть потом патологоанатомы разбираются, откуда эти твари взялись и кто они такие. Мое дело обеспечить морг работой. Чем я и намерен заняться.
Я оттолкнул лестницу, проводил ее полет взглядом, потом вернулся к Светлане и крепко поцеловал женщину в соленые губы.
– Не плачь, славная, не стоит их жалеть. Они начали первые, а я не из тех, кто прощает обиды. Ты, главное, не высовывайся, а сюда им не забраться. – Я подмигнул ей, насколько сумел жизнеутверждающе, и шагнул к краю крыши.
Я соскочил на балкон и огляделся. Слева ко мне крался небольшой человечек с быстрыми скользящими движениями хищного зверька. Я прыгнул ему навстречу, замахиваясь пистолетом. Он ловко увернулся, и вместо его темени тяжелая рубчатая рукоятка рассекла воздух. Он тут же вгрызся зубами в мой бок, одновременно шаря цепкими пальцами в паху. Я заорал. От бесконечной жути и боли меня продрал мороз. Позволить противнику лишить себя одной из важнейших частей организма я не имел права. Да и ребра мне могли еще пригодиться в дальнейшей жизни.
На сей раз рукоятка пистолета нашла его макушку без труда. Кость мокро хрупнула. Он сразу же отвалился, и я внезапно понял, почему он был таким маленьким и юрким. Передо мною с раскроенным черепом лежал подросток: мальчишка, почти ребенок. Я тронул его за шею, пошарил вздрагивающими пальцами по тонкой коже. Пульс отсутствовал.
– Так, – сказал я. – Понятно. Дело дрянь, Капрал. Куда же ты смотрел, в рот тебя ети, мудак такой, когда его мочил?…
Продолжить обвинительную речь не получилось, потому что какой-то неумелый, но чрезвычайно сообразительный разбойник послал в меня очередь из моего же АГБ.
Разрывы разбросало широко, да все мимо. Ближайшая граната шарахнула в стену над моей головой – примерно в двух с половиною метрах, ушла внутрь и рванула где-то в доме. Какое счастье, что Генрик, светлая ему память, предпочитал для своей базуки бронебойные боеприпасы! Прилети сюда осколочный снаряд, моя башка, фаршированная сталью, уже валилась бы в сад вслед за остальным телом. Может быть, вместе, а может, и раздельно.
Однако щепками меня все-таки посекло. Одна впилась в бровь, пробив мягкие ткани насквозь, и я весьма правдоподобно повалился на пол балкончика, живописно обливаясь кровью.
Пока я выдирал из кожи здоровенную шершавую занозу, залегши по соседству с обезвреженным ранее мальчуганом-террористом, стрелок освоился с доставшейся ему смертоносной машинкой, перевел огонь на одиночный и принялся гвоздить по дому в непосредственной близости от меня.
Пристрелить гада не было ни малейшей возможности. Балкон был обнесен по всему периметру сплошным волнообразным бортиком, из которого красиво вырастали легкие резные перильца высотой по пояс. Бортик, в очень удачном для меня месте вспучившийся полуметровым возвышением, служил, конечно, превосходным укрытием от головореза, но высунуть сейчас из-за него свой античный нос я не согласился бы ни за какие коврижки.
Мерзавец продолжал обстрел.
Дом содрогался.
Рухнуло целое прясло перил. В полу, почти перед самым моим лицом, как по злому волшебству возникла чудовищная дымящаяся дыра. Увы, не настолько большая, чтобы в нее мог нырнуть плечистый мужик. Осколки свистели все гуще.
А ведь еще несколько секунд, – заметалась паническая мысль, – и этот душегуб размажет меня по стенке. Похоже, не поверил, подлец, в мою кончину. Как бы его обдурить, мерзавца?
В безумной надежде отвлечь внимание стрелка от своей особы я ухватил тельце пацана под мышки, перевернулся на спину, поджал к груди ноги и резким согласованным движением всех четырех конечностей вытолкнул труп вдоль стены.
Дуракам точно везет. Стрелок купился! Огонь перешел в менее опасную для меня вертикаль. Я перекатился через бок, встал на четвереньки и опрометью бросился вперед.
Опомнившийся злодей саданул вдогонку, но было уже поздно. Я кувырком ссыпался по лестнице и шмыгнул в кусты. Лестница за моей стеной перестала существовать. Я вооружился пистолетом и пополз к гранатометчику.
Он прекратил стрелять, затаился и ждал. Когда, по моим расчетам, до супостата остались считанные метры, я вскочил и понесся прямиком на него, выставив руку с пистолетом и наугад паля.
Грохотание Хеклера слилось в один оглушительный рев. Кровь из разодранной брови заливала мне глаз. Я мчался, ломая кусты и вопил, как сумасшедший: На, на, на, сука! На, жри, пидар! На, падаль долбаная!
Он не отвечал. Лежал мордой вниз и скреб волосатыми ручищами по траве. Мясистые ноги его, торчащие из сбившихся широких трусов, расписанных овощами да фруктами, подергивались.
Я как коршун налетел на простреленное во многих местах жирное тело и начал с остервенением пинать, грязно ругаясь. Душу отводил. Остановился лишь тогда, когда пребольно звезданул ногой по гранатомету, торчащему из-под его многоскладчатого брюха. На душе чуток полегчало.
Я не без труда вытащил гранатомет и проверил магазин. Стало понятно, почему он так и не выстрелил ни разу мне навстречу. В магазине не осталось ни единого заряда.
Отбросив бесполезный гранатомет в сторону, я заменил опустевшую пистолетную обойму и двинулся к дому. Завершать начатое. Под корень изведу сучье семя! Попомните русский гнев! Если будет чем.
В гостиной было темно и дымно. Система пожаротушения сипела и плевалась хлопьями пены. В дыму двигалось несколько погромщиков, заляпанных пеной и бессмысленно крушивших, что под руку попадет.
Давешняя слюнявая тетка оклемалась и ковыряла перочинным ножиком последнее из уцелевших кресел. Коренастый паренек с чудовищными бицепсами и не менее чудовищными дельтами прямо пальцами без малейшего усилия отдирал от стен узорчатые панели. (Эльфы на панелях не обращали на это внимания и продолжали увлеченно демонстрировать картины свального греха.) Третий бандюга, высоченный длинноволосый детина с сонными движениями сомнамбулы, монотонно колошматил об пол столиком. Именно в тот момент, когда я появился в комнате, столешница треснула и развалилась на несколько больших остроугольных осколков.
На мое появление они отреагировали одинаково быстро. Действия их тоже не отличались разнообразием. Разом, всей кодлой, они бросились на меня, размахивая
