их, кажется, цепляли за что попало длиннющим багром и утягивали вглубь. Утягиваемые налетчики жалобно верещали, но на это никто не обращал внимания. Мертвые погромщики помалкивали.
– Видите, Филипп, – сказала Кииррей, провожая взглядом последнего пленника, – мы тоже умеем быть жесткими, когда это требуется. К счастью, в последнее время требуется это не так уж часто. Да, кстати… вас не очень беспокоит этот… м-м-м, презерватив? – Она провела пальцем по резиновому наряду Филиппа. – Потерпите, дорогой мой. Обещаю, путы – мера лишь временная, и скоро мы вас от них избавим. Нас ждут долгая беседа в достаточно комфортных условиях, раздача слонов и кое-какие формальности. Прошу! – Она повела рукой в сторону бражника. – Самостоятельно справитесь? Или предпочитаете, чтобы вас внесли?
Филипп потащился вверх по ковровой дорожке, неожиданно твердой, мучительно преодолевая сопротивление предохранительной оболочки. Чтобы внесли… Дудки! Он предпочитал все делать сам, пока (и поскольку) это еще возможно. Кроме того, он опасался, вдруг у них и тут есть свой багор?
Светлана осталась снаружи. С нею ласково беседовала миловидная пышка неопределимого возраста, к ней же ластился Бууссе, и ее истерика, кажется, пошла на убыль.
Люди в черном действовали быстро и слаженно. Труп с крыши убрали, пятна крови уничтожили с помощью небольшого распылителя, отдаленно напоминающего прозрачный баллончик для аэрозолей. Дом как будто уже начали ремонтировать и приводить в порядок. Зевак пока не наблюдалось. По причине раннего времени, должно быть. Спать в Файре любили подолгу.
Внутри летательного аппарата Филиппа окружили заботой и вниманием: встретили, проводили к одному из десятка удобных кресел, усадили и накрепко пристегнули. Следом за ним поднялась Кииррей. Вход закрылся.
– Полетели? – спросила старуха у Филиппа.
Он рассеянно кивнул.
– Чудесно. – Она отдала приказание пилоту, опустившись в кресло по соседству с Филиппом и, поинтересовалась: – Кушать хотите?
– Хочу, – раскрыл он впервые со времени пленения рот, странным образом не затянутый липкой гадостью. – И, коли я все равно преступник, то не откажусь нарушить еще один закон, сожрав добрый кусок мяса. И запив его водкой.
– Да какой вы преступник? – удивилась старуха. – Вы, дорогой мой, отныне – самый что ни есть всамделишный национальный герой. Не удивлюсь, если благодарные горожане еще при жизни отгрохают вам памятник. На каком варианте желаете остановить свой строгий выбор? На бюсте? На ростовом? А быть может, на конном?
– Я бы прежде хотел узнать, в чем состоит мой подвиг и кто меня на него подвигнул, – огрызнулся национальный герой. – Ну, ответите?…
– Безусловно, – отчеканила Кииррей. – Обязательнейшим образом. Вне всякого сомнения. Но чуть позже.
Ну да, разумеется, – подумал Филипп, с неприязнью глядя на старуху. – Чуть позже, то есть вообще никогда. Порезал мерзавцев – спасибо. А в чем их мерзость заключалась – не моего, значит, убогого ума дело.
– Ну, ну, не дуйтесь, мальчик мой, – Кииррей читала его мысли без труда. – Ох уж мне этот юношеский максимализм! Никакого терпения. Все им сразу подавай, а иначе они на вас жутко рассердятся. Не спешите. Скушаете свое мясо, выпьете своей водочки, там и поговорим… И кончено! – твердо отрезала он видя, что Филипп начал кривить губы.
Трое молчаливых быстрых мужчин отмыли его с киселя, крови и грязи, отняли нож, продезинфицировали и заклеили ранки, обрядили в махровый халат, долгополый и неудобный, подсунули пластиковые тапочки без задников и усадили за накрытый обеденный стол. Исчезли они с проворством бывалых карманников, только что стянувших у лоха богатый лопатник.
Филипп с аппетитом умял огромный жирный антрекот с гарниром из тушеных овощей и опрокинул пару стопочек слабенького пойла, отдаленно смахивающего вкусом и запахом на сильно разведенный технический спирт. Он выпил бы, наверное, еще, но больше не было.
Закончив трапезу большой чашкой крепкого зеленого чая, он принялся обследовать помещение. Комната, в которой он находился (вытянутый сглаженный шестиугольник семь на пятнадцать шагов, с длинным диваном, изогнувшимся вдоль одной стены, и огромным окном), была изумительно светла. Из окна открывался потрясающий вид на город с чертовски немалой высоты. Под ногами подошедшего к прозрачной стене Филиппа наличествовало метров тридцать, никак не меньше, совершенно пустого пространства. Комната консольно выдавалась из основного тела здания. Филиппа передернуло, и он поспешно отступил в глубь помещения.
– Высоты, как погляжу, боитесь по-прежнему. – Кииррей на сей раз явилась без собачонки.
– Не люблю. – Филипп глянул на нее исподлобья. За ее спиной тенями сновали давешние ловкачи, уничтожая остатки застолья.
– Напрасно. Жаль, что человеку не дано летать. На высоте так свободно дышится.
– Только не мне, – сказал Филипп недружелюбно. – Я парень деревенский, приземленный. Питаю необоримую слабость к запаху навоза и разговорам начистоту. – Он механически прикоснулся к обожженному уху. Ухо, обтянутое скользкой пленочкой регенеранта, здорово зудело. – Поэтому давайте перейдем непосредственно к делу. – Он поборол желание поскрести ожог ногтем и опустил руки по швам.
Карманы бы сейчас пришлись кстати, – подумал он. Люди, пленившие его, знали о психологической важности карманов. Поэтому в халате их не было. Как и пояса, за который можно засунуть большие пальцы. Лишь нелепые перламутровые пуговицы, огромные, точно чайные блюдца. Тереби, ежели волнуешься. Он сжал кулаки.
– Давайте-давайте, – с воодушевлением сказала Кииррей. Она опустилась на диван, приняв излюбленную позу – спина прямая, нога на ногу, на бедре – кисти с переплетенными пальцами. – Для того я, собственно, и нахожусь здесь. Будете расспрашивать, или мне начинать рассказывать самой?
– Сперва я, – сказал Филипп. – Как прикажете вас называть?
– Кииррей, разумеется, – удивилась старуха. – Не люблю я этих новомодных штучек со сменой имен каждый год. Если же вас интересует мое звание, то извольте: старший интеллект-координатор. По-русски так, видимо, правильнее всего, – сообщила она, подумав. – Хотя, если без церемоний, можно и просто – координатор.
– Ну так вот, госпожа координатор, – прошипел Филипп. – Кто такие эти черти, с которыми я воевал? И почему вы позволили им напасть на нас? Экспериментировали с моей агрессивностью? И как результаты? Удовлетворительные? И…
– Погодите, Филипп, – прервала его Кииррей повелительным взмахом руки. – Если вы будете орать, не переставая, то я просто не сумею вам ответить. Поверьте: состязаться с молодым разъяренным мужчиной в крепости голосовых связок мне никак невозможно. И бросьте вы мельтешить у меня перед глазами. Присядьте, прошу вас.
Филипп смутился, прекратил нервно шлепать по комнате и сел. Дурацкие пуговицы при этом громко звякнули.
– Так вот, – продолжила Кииррей. – Если вы помните (а вы должны это помнить) – мы, терране, несколько отличаемся от вас, землян, нервной организацией. В этом
