– А что, парни, неужто и вправду кончилось наше безделье?
– Безработица, – поправил педантичный Никита.
– Ты как хочешь это назови. Но ежели солидный господинчик нас не обманул, то с обещанным карт-бланшем я устрою-таки новый виток научно-технической революции на отдельно взятой планетке. А может, и за пределами. Посадим на Марсе яблоневые сады. Тем более что Генка, хотя и полный чайник в технике, кой-какие идейки подбросил… Илюха, а ты как? Обратно в большой бокс?
Муромский задумчиво смотрел на дорогу.
– Да, пожалуй. Есть мыслишка поднять боксерскую школу в Картафанове. Бакшиш-то, паразит, заигрался с профессиональными матчами, а работу с молодежью начисто завалил. Не знаю уж, что получится, но попробовать стоит. Опять же карт-бланш. Хотя я и сам кому угодно могу на карточку бланш навесить. Никита, ты-то куда со своей бланшированной картой подашься? Обратно в прозекторат?
– Э, бойцы, фиг вы угадали! Куда подамся, еще неизвестно, а вот на уговоры Любавы свет Олеговны, скорее всего, поддамся.
– Товарищ военный, мы про эти уговоры столько раз слышали, а что и почем, до сих пор не знаем. Не носи в себе, поделись. Какой такой экстрим она тебе предлагает?
Добрынин смущенно улыбнулся в щегольские усики.
– Да это… того… экстрим самый экстремальный. Жениться на ней.
– Ну военный, тебе круто подфартило! – крякнул Илья. – Опаснейшая, едренть, работа – быть Любавиным мужем, честное слово.
– Да ладно, хорош мужика пугать, – шикнул на Илюху Попов. – Не дрейфь, Никита, прорвешься!
Добрынин шутливо поднял руки:
– Уболтали, сдаюсь. Тогда уж вы и будете сватами. А как откатаем медовый месяц, ей-богу, возьмусь за писанину. Пока мы с вами колобродили, навалилось громадье творческих планов. Писать хочется, аж моченьки нет!
– Продолжение сериала? Новые приключения Аллигатора? Мы тебе названий подбросим.
– «Аллигаторову грушу нельзя кушать».
– Или «Утка для Аллигатора».
– В смысле ночная вазочка, но кто же виноват…
Обретая за пикировкой былую форму, напитываясь привычным желанием заниматься тем, к чему сердце лежит, подобрались к ставшей родной для всех троих штаб- квартире Муромского.
Илья вопросительно глянул на дружбанов:
– А не соблявого… собаково… тьфу ты, не согласятся ли милостивые судари посидеть перед трудным рабочим днем?
– Шоу маст гоу он, – напыщенно пропел боевой товарищ Лешка.
– Гуано вопрос, – по-военному четко расставил акценты перчила Никита.
– Тогда двигайте помаленьку. Я догоню.
Пока хозяин загонял «окушку» в гараж, глушил мотор, заботливо протирал машине стекла и шептал какие-то нежные водительские глупости, парочка скрылась в подъезде. Распрощавшись с автокровиночкой, Муромский подхватил Арапку и зашагал к дому, томимый неясными предчувствиями.
Предчувствия его не обманули.
Илья открыл подъездную дверь и обмер. Навстречу, доброжелательно улыбнувшись подвернувшемуся старичку-дворнику, порхнула Дева. Нет, не Орлеанская, и не Мария, а всамделишная Дева с заглавной буквы. Илюха машинально отметил скромный цветастый сарафанчик, открывающий плечи и колени, светло-русые кудряшки и слегка вздернутый носик над спелыми вишневыми губками. А машинально оттого, что увидел глаза Девы. Невозможно дивные Девины глазищи. Два блестящих от восторга перед жизнью изумруда размером с вселенную надвигались со скоростью улетевшего персеанского звездолета. Они искрились, переливались, обволакивая Илью такой женственной нежностью и лаской, что он не выдержал и крепко-крепко зажмурился.
Когда же решился приоткрыть глаза, незнакомка исчезла. «Наваждение», – подумал Илья с тоской и тяжело затопал по ступеням.
В квартире при виде друзей он невольно расслабился. Здоровые, взрослые мужики гонялись друг за дружкой, перестреливаясь нематериальными карт-бланшами.
– Даю коренной зуб Аллигатора за прибор сквозьстенного бдения! – с упоением орал Никита.
– Меняю самонаводящееся сверло на массаж Любавы Олеговны! – не отставал Лешка.
Муромский с ходу включился в игру и загудел, сграбастав великовозрастных игрунов в объятия:
– А я меняю все будущие нокауты на возможность почаще задыхаться от вашего мерзейшего табака, курилки вы этакие!
Уже все вместе побарахтались еще сколько-то, затем решительно двинулись к столу, по обыкновению изобильному. Прежде чем сесть, не сговариваясь, выразили признательность невидимой хозяйке:
– Ай спасибо, Фенюшка, кормилица ты наша, лапушка и голубушка!
– Приятно-то как, право слово, – раздался знакомый голосок. Почему-то со стороны прихожей. – А в глаза повторить сможете?
В зал вплыло виденье, пригрезившееся Илье у подъезда.
– Феня?! Феня!.. Но откуда? Да как же это… – забормотал утративший молодецкую прыть Попов.
– Мадемуазель, – молодцевато склонил голову не потерявший ее Добрынин, – не откажи офицеру. Прими посильное участье в строительстве моёва щастья!
Мадемуазель не отвечала. С чуть лукавой улыбкой она смотрела на Илью. Только на него одного. Наваждение повторялось. Опять на него стремительно надвигались два пылающих изумруда, поглощая его с потрохами и одновременно отражая в самих себе.
Неоднократный победитель Хмыря и ему подобных, костолом и разрыхлитель женских сердец по-младенчески бессвязно лепетал:
– Фенечка… берегиня… ты… вы… я…
– Какая гламурненькая мистика! – захлопал в несуществующие ладошки циничный Арапка.
– Да никакая не мистика, – со знакомой наигранно-сварливой интонацией пропело наваждение. – Видимо, с Олимпийским Мишкой я все-таки перестаралась. Кончилась моя парапсихологическая, или как ее там, энергетика. Где-то что-то разладилось. А может, наоборот – наладилось. Вот, принимайте меня такой.
Она робко шагнула к Илье:
– Что, Илюшенька, загрустил? Не чаял увидеть подобную замухрышку? А ведь помнится, все как один жениться клялись.
– Эге ж! – опомнился наконец Алексей. – И впрямь клялись. Позвольте мне стать вашим любимым мужем, о прекраснейшая из прекрасных те… – Он начал судорожно выбирать между тетками и тетьками – не справился и сконфуженно умолк на середине фразы.
