вздохнул Род.
— Воистину, — воскликнула Катарина, и зал мгновенно умолк, — мы сожалеем, что разожженный аббатом мятеж помешал нам почтить твоего наследника посещением, как подобает его положению. Но будь уверен, мы восполним это упущение, как только порядок будет восстановлен.
— Благодарю вас, Ваши Величества, — теплый взгляд, которым Д'Аугусто обменялся с Туаном, был его пропуском в неписанное братство папаш. — Ибо просьба, о которой я просил, касается моего мальчика.
Туан сдвинул брови: это была неожиданность.
— Тебе осталось только назвать ее.
— Когда мой сын достигнет четырнадцати лет, Ваше Величество, вы примете его во дворце, где он будет служить оруженосцем!
Придворные вновь забурлили. Туан с Катариной обменялись озадаченными взглядами. Катарина кивнула, и Туан повторил ее жест, оборачиваясь к Д'Аугусто.
Знать затихла, чтобы услышать ответ.
— Твоя просьба будет исполнена, и с радостью, — ответил Туан, и собравшиеся радостно зашумели.
Вечером, когда заходящее солнце превратило лежавшую за окнами кабинета равнину в зачарованное царство, Туан поинтересовался:
— Нет, конечно, мы польщены, и на мой взгляд, значительно продвинулись к тому, чтобы объединить эту землю в единое целое — но зачем ему было просить об этом? Ведь малышу не исполнилось еще и трех часов?
— И мы ведь объявили, что не требуем никаких заложников, — добавила Катарина. — С какой стати ему было заставлять нас все-таки взять его сына?
— По-моему, — с улыбкой отозвалась Гвен, — Д'Аугусто просто не может представить себе другого места, где бы его наследник мог лучше провести юные года, как королевский дворец.
— Правильно, — кивнул Род. — Он хочет быть уверенным, что его сын попадет в лучшую школу, и поэтому решил заранее зарезервировать место.
А на следующий вечер Род стоял в монастырской трапезной, прячась в тени колонны. Он был здесь по приглашению Генерала Ордена, и все знали об его присутствии, но Род решил, что сейчас лучше всего постараться как можно меньше привлекать к себе взоры.
Тем более, что он и не мог претендовать на особое внимание — ведь в большом кресле на возвышении восседал сам Генерал Ордена, а перед ним, закованный в цепи, стоял аббат.
МакДжи пристально смотрел на аббата.
— Ты должен понимать, преподобный отец, что больше ты не можешь быть здесь аббатом.
— Да, я тяжко согрешил, — склонил голову аббат. — И хуже того, я проявил слабость в суждениях, которая нанесла великий урон нашему Ордену и даже могла бы привести к его падению.
— Могла бы, — кивнул генерал. — С этих пор Орден на Греймари уже никогда не будет единым — хотя учитывая все обстоятельства, это было бы наилучшим решением.
Монахи беспокойно переглядывались, но никто не осмеливался заговорить.
— В глазах короля и королевы, — продолжал Генерал, — ты и твой секретарь виновны в государственной измене.
— Я признаю, что грешен, — отозвался аббат. Его глаза были опущены, но голос звучал четко, хотя и покорно. — Я тяжело согрешил перед Богом и перед людьми, и заслуживаю самого тяжкого из наказаний, какое вы мне сможете отмерить.
— Воистину, ибо ты поддался искушению. Но твой секретарь, брат Альфонсо, еще более заслуживает такого наказания, ибо это он соблазнил тебя призрачными видениями власти и гордыни.
Странно, но в глазах МакДжи просвечивало сочувствие.
— Что до твоего секретаря, то в нем у нас не было сомнений, и мы передали его мирской власти.
«Как же, как же, — сказал про себя Род. — Так вам Туан его и отдал бы».
«Он даже еще не проснулся», — заметил Фесс.
«И никогда не проснулся бы, будь на то воля Брома!»
«Он забыл указать, что брат Альфонсо в действительности является агентом футуриан, и только притворялся монахом», — добавил Фесс.
«Еще бы! Он клятвенно обещал мне, что никому не скажет этого!»
— Я заслуживаю не меньшей участи, — понурился аббат.
МакДжи медленно поднял голову.
— Что ж, он сам произнес свой приговор.
Потом обвел зал взглядом.
— Если кто-то из вас хочет сказать в пользу этого человека, пусть сделает это сейчас!
Никто не сдвинулся с места, монахи только боязливо косились друг на друга.
Затем вперед нерешительно выступил брат Анно.
— Говори, — с удивлением посмотрел на него МакДжи.
— Я Анно, брат Хобана, — произнес монах. — Того, кто пришел сюда, как один из нас, чтобы шпионить для короля. Когда это открылось, обвиняемый еще был аббатом и проявил милосердие к моему брату, хотя того и обвиняли в измене нашему Ордену. Все мы радуемся этому теперь, когда оказалось, что преступление Хобана на самом деле не было преступлением. Неужели милосердие не будет проявлено к тому, кто сам выказал милосердие?
МакДжи медленно кивнул.
— Хорошо сказано, брат Анно, — затем посмотрел на бывшего аббата. — Я дарю тебе жизнь.
Аббат, как громом пораженный, уставился на Генерала.
— Тем не менее, хотя ты и доказал, что недостоин той высокой должности, которую занимал, многие, стремящиеся к ереси или к власти, будут видеть в тебе союзника. Поэтому я решил, что ты проведешь остаток жизни в уединенном размышлении, под надежной охраной, далеко за пределами досягаемости любого из обитателей Греймари. Аббат чуть не рухнул наземь от облегчения.
— Благодарю вас, милорд, за вашу доброту и снисходительность!
«Посмотрим, как он запоет, когда узнает, что Генерал имел в виду, говоря «далеко за пределами», — пробормотал Род, когда Анно и здоровенный монах увели бывшего аббата прочь.
«Будем надеяться, что ему все равно. Он может быть вполне искренним в своем стремлении к уединению и размышлениям».
«Хлыстун? — Род наморщил лоб и медленно покачал головой. — Да, кажется, в нем есть такая струнка».
