– Жил когда-то давно, еще во времена правителя императора Чу Цу, простой каменотес, – издалека начал Чиун. – Каждый день он распиливал огромные каменные глыбы на небольшие куски и продавал потом людям. Так проходила жизнь, полная тяжелого физического труда и лишений. И с возрастом каменотес стал горько сожалеть о своей судьбе. Он высекал лишь каменные глыбы, из которых другие более умелые ремесленники строили здания, ваяли прекрасные скульптуры и всякие чудесные вещи. Его зубило и долото оставляли неизгладимые отметины на теле Алмазной горы, но сам каменотес не оставлял никаких следов в мире людей. И вот в один прекрасный день через его деревню проехал высокопоставленный чиновник. Увидев, как простые люди кланялись и лебезили перед ним, каменотес позавидовал ему и проклял свою жалкую участь. Он пошел туда, где каждый день добывал камень, и стал молить горного духа Саншина превратить его в высокопоставленного сановника, обладающего богатством, имуществом и пользующегося уважением окружающих. Дух, услышав сердечные мольбы, исполнил его желание. Так простой каменотес стал сановником, разоделся в шелка и бархат, и все смертные теперь взирали на него с почтением.
– И все? – спросил Римо.
– Не торопись, – коротко ответил Чиун и продолжил: – Шло время. Все вокруг кланялись каменотесу, ставшему сановником, но очень скоро ему это надоело. Надоел и прекрасный дом, и чудесные сады, и страстные наложницы. Однажды он обнаружил, что безжалостное солнце сожгло его сады. Значит, его сановная власть бессильна перед могуществом солнца, подумал он. И ночью снова поспешил к Алмазной горе умолять Саншина превратить его в солнце.
На рассвете желание исполнилось, и каменотес превратился в солнце.
– Шутишь? Он превратился в солнце с помощью молитв?
– Дух горы Саншин – очень могущественный дух, – объяснил мастер Синанджу недоверчивому слушателю. – Теперь каменотес излучал тепло и источал свет над всей землей. Ничто не могло от него укрыться, и все до единого земные властители, глядя на него, прикрывали глаза ладонью. Он был доволен.
Тут Чиун многозначительно выставил свой костлявый палец.
– Но это длилось недолго. Вскоре каменотес устал. Конечно, теперь он был солнцем, но ведь и солнце должно подчиняться определенным законам Вселенной – вставать и садиться строго в назначенное время. Но что поделать! Теперь он был могущественным солнцем. Чего же больше? А довольствоваться меньшим было не в характере каменотеса.
Впрочем, однажды на небе появилась огромная грозовая туча и полностью закрыла солнце, погрузив во тьму всю Корею. Тут каменотес-солнце понял, что туча куда могущественнее. К тому же она гораздо свободнее в своих действиях.
– И тогда он снова стал умолять Саншина превратить его на сей раз в тучу, и тот вновь исполнил желание. Так? – перебил Чиуна ученик.
– Да. Откуда ты знаешь?
– Догадался.
– Я рассказываю историю, а не ты, – нахмурился учитель.
– Извини.
– Теперь у каменотеса появилась новая власть – приносить дожди и бури, затоплять рисовые поля, обрекая людей на голод и страдания. Но с другой стороны, он приносил долгожданные ливни во время затянувшейся засухи и досыта поил людей, животных и растения. Его одновременно и боялись, и любили, звали и гнали прочь. Теперь он был доволен своей властью над человечеством. Но и это длилось недолго.
– Так, снова-здорово, – пробормотал Римо.
– Как выяснилось, не все его боялись. Алмазная гора не страшилась и не подчинялась ему. Сколько он ни лил благодатных дождей, на горе так ничего и не выросло, какая бы страшная гроза ни пронеслась, Алмазная гора оставалась безразличной и непоколебимой. Тогда грозовая туча опустилась на гору и стала умолять Саншина сделать их одним целым с горой. Но дух ответил, что тогда ему негде будет жить. Но грозовая туча не оставляла Саншина в покое ни на минуту, проливая бесконечные слезы-дожди на склоны Алмазной горы. В конце концов Саншин, чтобы отделаться, исполнил и это желание. Так простой каменотес стал духом Алмазной горы. Красота да и только! Пусть сам он и не мог шевельнуться, зато извне ничто не сдвинет его с места! Простояв миллион лет, он переживет человечество!
Тут Чиун снова предостерегающе поднял костлявый указательный палец.
– Так продолжалось до тех пор, пока в одно прекрасное утро он не проснулся от сильной боли в боку.
– Да?
– Взглянув вниз, он увидел... Римо, как ты думаешь, что он увидел?
– Ни за что не догадаюсь!
– Он увидел каменотеса, очень похожего на него самого, каким он когда-то был. Парень этот усердно отсекал каменные глыбы.
Тут мастер Синанджу скрестил на груди руки и выжидательно откинулся на подушки.
Слабая догадка озарила лицо ученика. Но Чиун по-прежнему хранил молчание. Если у Римо есть хоть несколько капель корейской крови, он сам поймет смысл услышанного.
– Кажется, я все понял, – просиял Римо.
Учитель выжидательно склонил голову.
– И что же ты понял?
– Человек таков, каков он есть. И не нужно желать большего, нежели то, что имеешь.
– Очень хорошо. А что еще?
– Я ассасин, лучший из лучших.
– Второй после лучшего, – снисходительно поправил его кореец.
– Второй лучший из живущих ассасинов. Это и есть мое дело, это и есть моя суть. И ничего другого для меня не существует. Мне никогда не стать кон-трассасином. Я убиваю тех, кто заслуживает смерти, чтобы невинные могли жить без страха и тревоги.
С каждым словом Римо на морщинистом лице Чиуна расплывалась счастливая улыбка.
– Я доволен тобой!
– Вот и хорошо. Позволь мне теперь отведать риса.
– Пожалуйста.
Мастер Синанджу и его достойный ученик молча принялись за еду.
Внезапно счастливую тишину нарушил звонок в дверь.
– Пойду открою, – вскочил на ноги Римо.
Он вернулся через минуту, держа в руках изрядно помятый конверт.
– В чем дело? – поинтересовался Чиун.
– Мне только что пришлось заплатить почтальону пятнадцать центов. Письмо с доплатой из Оттавы... Наверное, у них не хватило денег на почтовую марку.
– Мы не станем иметь дело с этими нищими оттавцами, кто бы они ни были.
– Оттава – столица Канады, – заметил Римо, вскрывая конверт. – Давай посмотрим, что они нам пишут.
Из конверта выпало небольшое письмецо и полоска цветной бумаги.
– Ну же, Римо!
– Нас приглашают прибыть на встречу с премьер-министром.
– А почему ты так нахмурился?
