американцев и получить некие сведения, которые ему должен был передать внедренный в экспедицию лазутчик. Далее эти сведения полагалось передать в Пекин, а круглоглазых уничтожить. Шпиона тоже нельзя было оставлять в живых; вместо китайского золота, которое он рассчитывал получить в награду, его ожидала расплата свинцом.
Жестокий безжалостный план не вызывал у Лай Яо иных чувств, кроме воодушевления. Он желал лишь, чтобы быстрее прошли дни ожидания и можно было расправиться с круглоглазыми. Охота за людьми всегда была и оставалась его любимым развлечением.
Проще всего было бы еще прошлой ночью взять лагерь в кольцо и исполосовать автоматным огнем палатки и их обитателей, не дав круглоглазым проснуться и сообразить, что происходит. С той же легкостью он мог бы захватить членов экспедиции и пытать их поодиночке до тех пор, пока не станет ясно, зачем они организовали эту жалкую экскурсию в район Тасик-Бера.
Американцы сумасшедшие, это всякий знает. Вместе с тем они хитры и коварны. Лай Яо отмахнулся от газетных статей о живых динозаврах, сочтя их прикрытием истинной цели путешествия, в чем бы она ни состояла. Хозяева Лай Яо никогда не делились сведениями с простыми солдатами. Им было достаточно того, что Лай в нужное время появится в нужном месте и выполнит порученную ему работу. Если он оплошает, его ожидает наказание. В случае удачи наградой ему будет моральное удовлетворение, которое сулил успех.
Порой, прежде чем погрузиться в ночной сон, Лай Яо думал, что ему ясны корыстные побуждения жителей Запада. Материальное благосостояние было наркотиком, чем-то вроде религии, но Лай понимал его притягательность. Деньги, дома, роскошные автомобили и женщины обладали непреодолимой властью над большинством людей, не знавших диалектики. Лай Яо впитал ее законы всем сердцем, но даже и ему были не чужды земные страсти.
А что, если он, раздобыв сведения, столь необходимые Пекину, воспользуется в собственных целях? Что тогда? Хозяева будут в ярости, но что они, в сущности, могут ему сделать? Убийцы, присланные из Китая, окажутся в Паханге чужаками, в то время как Лай Яо чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он уничтожит преследователей или скроется от них – по собственному выбору. Набив карманы деньгами, Лай Яо сумеет удержать врагов на расстоянии.
Разумеется, предать Пекин означало бы предать народную революцию. Шесть последних лет – четверть своей жизни – Лай Ман Яо посвятил попыткам утвердить в Малайзии торжество коммунизма. Что ждет его, если он даст задний ход и, пусть с опозданием, отречется от председателя Мао и его учения?
Богатство.
Его подчиненные ничего не поймут. Они беспрекословно слушаются приказов и доверяют Лай Ман Яо, как он всегда доверял своему начальству. Отряд, находившийся под его командованием, состоял из крестьян, разорившихся фермеров и попрошаек, которых Лай подобрал на улицах. Теперь они считали себя солдатами и были рады подчиняться человеку, который дал им возможность начать жизнь заново. Они не станут задавать вопросов и не бросят его в опасности. Для них Лай Ман был чем-то вроде Господа Бога на земле, в то время как пекинские хозяева казались людьми, которые находятся слишком далеко, чтобы заслуживать серьезного внимания.
При этом Лай Ман отлично понимал, что у хозяев есть веские причины для всего, что они делали. Он мог не знать, зачем ему поручают убить того или иного китайца или малайца, зачем нужно взрывать или поджигать то или иное здание, но мотивы существовали всегда. В этот раз, получив инструкции Пекина, Лай Ман намеревался доискаться, какую цель они преследуют, и решить, не стоит ли запустить руку в этот пирог, устроить нечто вроде аукциона и дождаться покупателя, который предложит наибольшую цену.
В Куала-Лумпуре у него были знакомые, которые могли утрясти все детали, – дельцы, достаточно нечистые на руку, чтобы взяться за любое дело, в котором были замешаны большие деньги. Главной трудностью было установить такую цену, которая обогатила бы самого Лай Мана и удовлетворила бы возможных партнеров, но не отпугнула возможных покупателей. Для этого нужно было точно знать, какой товар у него в распоряжении, его официальную стоимость и цену на черном рынке. Располагая этими сведениями, можно было удвоить, а то и утроить запрашиваемую сумму.
Первым делом следовало сосредоточить всю информацию в своих руках, избавиться от посредников и отыскать место, где он мог бы укрыться, пока Пекин будет бушевать. Судьба подчиненных не волновала Лай Ман Яо. Если кое-кто из них падет жертвой китайских карателей, тем лучше. Более того, Лай Ман мог бы намеренно подставить их и, сбив погоню со следа, обеспечить себе спокойную жизнь, когда не нужно поминутно оглядываться через плечо.
Прозорливость. Терпение. Смелость. Лай Ман Яо был щедро наделен этими качествами, и не только ими. До сих пор, выполняя задания пекинских хозяев, он ни разу не давал промашки.
Не ошибется и теперь.
Он будет богат, чего бы то ни стоило. И если ему удастся вынырнуть из небытия, чтобы как следует насладиться богатством, он найдет способ потратить денежки.
К полудню атмосфера джунглей сгустилась, став еще более влажной и тягостной, чем накануне. Что это, думал Римо, – перемена погоды или климатические особенности той территории, на которую они вступили, то самое обстоятельство, что превращало эту область в самый гибельный район диких джунглей Малайзии?
За последние пять часов Римо увидел больше змей и ящериц, чем за любой день своей предыдущей жизни, если, конечно, не считать походов в зоопарк. Большинство гадов ускользали от внимания остальных участников экспедиции. Они свисали с ветвей либо торопливо уползали, прячась в подлеске рядом с тропинкой. Однако около часа назад группе пришлось сделать неожиданную незапланированную остановку, когда проводник наткнулся на сетчатого питона, перегородившего путь. Пайк Чалмерс в мгновение ока скинул с плеча винтовку, но профессор Стокуэлл и Кучинг Кангар отговорили его открывать огонь по змее. Малаец срезал шестифутовую палку и потыкал ею толстую лоснящуюся рептилию, раздразнив ее и вынудив убраться с дороги.
– Какой огромный! – промолвила Одри, глядя вслед уползавшему гиганту длиной в двадцать футов.
– Если повезет, это будет самое крупное создание, которое встретится нам в пути, – отозвался Римо.
– Хотите сказать, если не повезет, – возразила Одри, бросая ему проказливую улыбку. – Неужели вам не хотелось бы вернуться в Америку, везя с собой детеныша бронтозавра?
– Боюсь, нам не удастся протащить его через таможню, – заметил Римо. – Во всяком случае, в моем доме не разрешается держать животных.
– Какой кошмар. Даже крохотных котят?
– Если я почувствую себя одиноким, – отозвался Римо, – я всегда могу поглазеть на животных в зоомагазине.
– Вы сами не знаете, какого удовольствия лишаетесь, – сказала Одри.
– Не стану спорить.
Кучинг Кангар счел остановку из-за питона очередным привалом, и теперь группа вновь отправилась в путь. По оценкам Римо, с тех пор, как они покинули лагерь, температура поднялась на одиннадцать градусов, а если учесть возросшую влажность, любое движение становилось тяжким трудом. Путники обливались потом, и даже дыхание требовало ощутимых усилий. Римо предпринял необходимые меры для регулировки температуры тела и дыхания, позволив себе чуть-чуть вспотеть, но так, чтобы не затрачивать слишком много жизненной энергии. Его спутники изнывали под тяжестью поклажи, словно вьючные животные, переносящие груз через непроторенную чащобу.
Римо едва чувствовал свой рюкзак. Он двигался вместе с грузом, вместо того чтобы бороться с ним, и легко держался размеренной поступи, которой шагала группа. Нельзя сказать, что экспедиция побивала рекорды скорости пешего передвижения, но особой нужды в этом, по-видимому, не было. Если проводник и вправду был так опытен, как о нем говорили в Дампаре, он должен был уметь
