обращаться ко мне, — сказал Чиун и добавил: — По-моему, это крыло держится на честном слове.
— Если оно и оторвется, ты сумеешь спланировать на землю на подушке из горячего воздуха, который сам под себя напустишь, — мрачно ответил Римо.
— Напрасно ты обвиняешь меня в собственном невежестве, — заметил Чиун. — Есть вещи, которые человек должен постигать самостоятельно. Птицу никто не учит летать.
Если измерять степень умиротворенности, навеваемой сим мудрым суждением, по десятибалльной шкале, то умиротворенность Римо соответствовала минус трем. Всю остальную часть полета он просидел, надувшись; в Чикаго он почувствовал себя угнетенным; в Атлантик- Сити, куда они с Чиуном прибыли, чтобы отдохнуть, он не знал, куда деваться от отвращения. Чиун просиял, обнаружив, что улицы Атлантик-Сити так и просятся, чтобы сыграть в «Монополию», однако радость его померкла после того, как он, шесть раз за день перейдя Бордуок и Балтик-авеню, так и не получил ни от кого двухсот долларов.
Спустя десять дней, когда настало время для очередного разговора со Смитом, Римо все еще пребывал в мрачном расположении духа.
— Все в порядке, — сказал Смит. — Наш друг Джордж, к несчастью, погиб в автомобильной катастрофе. Однако его вдова будет получать пенсию, причитающуюся ему за работу в министерстве юстиции.
— А как насчет Сашур? — спросил Римо.
— Она под арестом, — ответил Смит.
— В чем ее обвиняют?
— Тут, к сожалению, возникла загвоздка. Мы не можем отдать ее под суд. Огласка загубит нашу программу по борьбе с преступностью. Кроме того, душевнобольные могут, последовать ее примеру.
— Вы хотите сказать, что она выйдет сухой из воды? — удивленно спросил Римо.
— Не совсем так. Мисс Кауфперсон оказала нам большую помощь в подготовке процессов над людьми, с которыми она заключала контракты на выполнение... работы, Благодаря предоставленным ею сведениям многие из них могут на некоторое время оказаться в местах отдаленных.
— А она сама?
— Пока не знаю, — признался Смит. — Когда все будет закончено, возможно, она получит другое имя и начнет новую жизнь. О том, чтобы посадить ее в тюрьму, не может быть и речи. На нее точит зубы столько людей, что за решеткой она не протянет больше суток.
— Где она сейчас? — спросил Римо.
— Люди из министерства юстиции спрятали ее в надежном месте.
— Где? — спросил Римо как бы между прочим.
— В городишке Лидс — это в штате Алабама. А как у вас де... — В трубке послышался щелчок и короткие гудки.
Римо оглянулся на Чиуна, сидевшего посреди гостиничного номера на вытертом ковре, предаваясь медитации.
— Птичка учится летать, папочка, — молвил Римо.
Чиун поднял глаза и улыбнулся. Потом он всплеснул руками. Пальцы взметнулись кверху, как лепестки раскрывающегося цветка.
— В твоих жилах течет кровь Синанджу, сынок, и зов ее так силен, словно ты с рождения слышал, как плещутся воды залива. Когда на тебя в первый раз напали эти дети, ты не мог отреагировать должным образом, потому что, с точки зрения Синанджу, сам еще оставался ребенком.
— Знаю, — ответил Римо. На сей раз он не чувствовал себя оскорбленным, хотя Чиун опять упрекал его в невежестве.
— Но ты стремительно рос, — продолжал Чиун, — и еще продолжаешь расти.
— Это ужасно — учить детей убивать, правда? — спросил Римо.
— Нет преступления ужасней, ибо оно не только уносит жизнь из настоящего, но и лишает надежды будущее.
— Знаю, — кивнул Римо.
— Значит, тебе известен и ответ на твой вопрос.
— Да, теперь известен, — согласился Римо.
Главный торговец недвижимостью в Лидсе с радостью покажет молодому человеку дома, выставленные на продажу, да вот беда — самый лакомый кусочек, дом на холме, откуда открывается прекрасный вид на город, только что обрел нового хозяина.
— Надо же! И кто его купил? — поинтересовался молодой человек.
— Некто с севера. Сказал, что нуждается в отдыхе и покое. Правда, выглядит он нормально. Ну и ладно, здоровый так здоровый — раз отваливает за дом наличные.
В этот вечер Сашур Кауфперсон чувствовала себя в доме на холме попросту великолепно. Пусть алабамское телевидение с его старомодными ведущими, издающими какие-то нечленораздельные восклицания вселяло в нее отвращение, пусть парень из министерства юстиции, назначенный охранять ее, отказался делить с ней ложе — все равно она была на седьмом небе.
Еще немного — и она будет чиста, как стеклышко. С деньгами, паспортом, новым именем она унесется в неведомые края — например, в Швейцарию, где на закодированном счете в банке ее дожидаются несколько сот тысяч долларов.
Лежа в постели и слушая, как стрекочут под окном кузнечики, она улыбалась. Она бросила системе вызов и вышла победительницей. Теперь она свободна. И богата.
Мечтая о бесчисленных удовольствиях, которые сулит будущее богатой и свободной особе женского пола, она не обратила внимания, как умолкли кузнечики. Еле слышный скрип открываемого окна тоже остался незамеченным.
Она поняла, что к ней в спальню проник посторонний, только когда одна сильная рука зажала ей рот, а другая надавила под ключицей в особую точку, обрекая ее на неподвижность.
— Убивать само по себе преступление, — раздался шепот. — Но превращать в убийц детей — самое страшное из всех преступлений. Оно карается смертью!
Расправившись с ней, убийца перенес тело в ванну, пустил воду и оставил труп мокнуть.
Столь же бесшумно, как несколько минут назад, он распахнул окно и затворил его снаружи. Он шел по густой траве, и тень его сливалась с другими ночными тенями. Лишь по замолкающему на мгновение стрекоту кузнечиков можно было проследить путь самого младшего из Мастеров Синанджу — школы, чей возраст исчислялся многими веками. Этот Мастер едва вышел из детского возраста.
Травой шуршало счастливое дитя.
Примечания
1
«Mann» по-немецки и «man» по-английски — «мужчина».
