— Гммм, — подозрительно буркнул тогда Деня.
— Я прошу только об одном: пусть уж лучше капиталисты-ублюдки нас уничтожат, чем мы сами себя уничтожим.
— Что ж, будь по-твоему, раз ты говоришь, что от этого зависит твоя жизнь, — согласился Деня.
В течение первого года случаи дезертирства резко сократились, а о перебежчиках на Запад и вовсе забыли. Василивич создал в группе такую атмосферу, когда каждый боец был уверен, что нигде в мире он не получит больше почестей и материального вознаграждения. То, что в обществе достигалось принуждением и пропагандой, в «Треске» удалось достичь усердной службой и наградами.
В здании на площади Дзержинского скоро стали шутить, что, мол, следующим шагом в «Треске» будет выплата дивидендов по акциям и раздача цветных телевизоров.
Но шутить перестали после того, как небольшое подразделение «Трески», оказавшись отрезанным от групп поддержки и имея перед собой в сорок раз превосходящие числом силы противника, сражались до последней капли крови в горах Греции, невзирая на щедрые посулы, сопровождавшие предложение командиров «Подсолнуха» перейти на сторону американцев.
Василивич устроил в честь павших бойцов пышную церемонию в штабе. Если бы в зале стоял алтарь с крестом, а не бюст Ленина, эту церемонию можно было бы назвать мессой.
И все тот же Василивич поддерживал дух мирного сосуществования с «Подсолнухом», почти дружеские отношения между двумя командами, которые вели друг за другом пристальное наблюдение, кружа по пятам своих противников по всей Европе. И тот же Василивич в тот самый день, когда руководство ЦРУ отдала приказ личному составу «Подсолнуха» сдать табельное оружие, провел сокрушительный рейд по всему континенту.
Изуродованные трупы американцев, в том числе и тело несчастного Уолтера Форбиера, переправлялись домой в закрытых гробах, — и вдруг КГБ перехватило странную шифровку: «Могло быть хуже. Нас могли застукать на грязных шутках».
Это была шифровка, посланная в Вашингтон неким высокопоставленным чиновником государственного департамента, и Василивич, прочитав ее, подумал тогда: «Возможно, мы сражаемся с безумцами».
Но «Треска» сражалась вовсе не с безумцами. И теперь Василивич, сидя на заднем сиденье машины, рядом с корейским поэтом по имени Чиун, понял, что, видимо, это была просто- напросто гигантская ловушка. Какая коварная затея! Он никогда не подозревал, что американцы способны на столь изощренное коварство. Пожертвовать рядом европейских групп только для того, чтобы враг расслабился, а в это время выдвинуть отборные силы для нанесения смертоносного контрудара.
Как там американцы говорят в спортивных магазинах? «Добро пожаловать в лучшую команду!» Это был отчаянный маневр, но блистательный, ничего не скажешь!
И все же Василивич, тонкий аналитик, не смог смириться. Что правда, то правда: блестящий, коварный ход. Но американцы не способны мыслить такими категориями.
Они всегда были гении в технике, но полные простофили в тактике. Василивич ощутил сухость во рту. Кореец сообщил ему, что лучшие строки стихотворения еще впереди.
Глава пятая
Это была грандиозная встреча. Водочные бутылки вытянулись тридцатиметровой батареей на застеленном хлопчатобумажной скатертью столе. У каждой бутылки стоял официант в белых перчатках. Стаканы со звоном разбивались о тяжелые деревянные панели стен. Каблучки начищенных ботинок цокали по полированным мраморным плитам пола. На выкаченных колесом грудях, обтянутых мундирами цвета морской волны, сияло такое обилие орденов и медалей, что, наверное, чеканщики сошли с ума, пока их изготавливали.
Чей-то голос с сильным южнорусским выговором воскликнул:
— О, то ж вин идэт! О, то ж вин идэт!
Наступила тишина, оскверненная лишь последним грохотом разбитых стаканов, чьи недавние владельцы еще не вполне осознали происходящее. А потом были слышны лишь четкие шаги приближающегося человека. Человек на небольшом возвышении в дальнем конце зала провозгласил:
— Товарищи офицеры, члены Комитета! Щит и меч партии! Мы с восхищением приветствуем Героя Советского Союза фельдмаршала Григория Деню. Ура маршалу Дене!
— Ура-а! — отозвались собравшиеся.
Деня, чья мясистая грудь была украшена множеством орденов и медалей, а пухлое лицо светилось радостью, воздел толстенькие ручки над головой в знак собственного триумфа и прошествовал в актовый зал народного Комитета государственной безопасности.
— Деня! Деня! Деня! — скандировали офицеры.
А он энергично махал всем рукой, улыбался старым знакомым и друзьям, уцелевшим в великой войне, когда два народа сошлись в битве друг с другом по фронту, протянувшемуся от моря до моря, после чего побежденные были обречены на уничтожение. Это были крутые ребята, все эти старые офицеры, пережившие большие чистки, фавориты Сталина, а потом Берии, а потом Хрущева и, наконец, нынешнего председателя. Председатели приходили и уходили. КГБ оставался всегда. Деня знаком призвал к тишине и заговорил:
— Я не вправе посвящать вас сейчас в тонкости и подробности нашей победы. Я не вправе рассказать вам о том, каким образом мы добились более чем подавляющего преимущества в Западной Европе. Но вот что я могу вам рассказать, товарищи. Сегодня Союз Советских Социалистических Республик добился над нашим континентом господства, которого не достигала никакая страна в прошлом. Завтра Азия будет наша, а за ней и весь мир. Завтра — весь мир. Завтра — весь мир!
Многие офицеры, которым посчастливилось сражаться лишь в холодной войне против Америки и участвовать в изнурительных состязаниях, победа в которых измерялась чайной ложкой, громкими криками выразили свою радость. Потому что благодаря фельдмаршалу Дене победу теперь можно было измерять ведрами. Запад отступал по всему фронту.
Разумеется, в таких трудолюбивых группах всегда находится свой остряк. Из задних рядов кто-то выкликнул тост за союзников России.
— Да здравствует конгресс Соединенных Штатов и его специальные комиссии!
Лица присутствующих исказила презрительная гримаса, но фельдмаршал Деня улыбнулся.
— Да, нам немало помогли. Но помощь была не случайной. Вспомните, что говорил Ленин: капиталисты сами повесятся, если только мы снабдим их достаточно длинной веревкой. Ну вот, веревка у них есть, осталось только затянуть узел.
Деня приказал принести ему полную бутылку водки, а потом, чуть качнувшись на каблуках своих начищенных кожаных ботинок, осушил бутылку до дна под одобрительный гул голосов товарищей по оружию. Потом, подбадриваемый аплодисментами, он протанцевал на середину зала. Какой-то капитан со смертельно бледным лицом и дрожащими руками протиснулся к пятачку, на котором пьяный смеющийся Деня отплясывал цыганочку. Этот капитан в полевой форме резко выделялся на фоне сверкающих орденами парадных мундиров — точно дешевая пластмассовая ваза в витрине ювелирного магазина.
Деня подтанцевал к капитану.
— Товарищ маршал, очень срочное сообщение, — сказал капитан.
Он вручил Дене запечатанный двумя сургучными печатями пакет. Чтобы открыть его, требовалось сломать маленький пластиковый щит. Он также передал маршалу ручку, которой тот должен был поставить свою подпись в журнале о получении пакета. Деня взял ручку и подбросил ее в
