журнал и возбужденно передал его в руки Людмиле.
— Смотрите! Реклама нового трактора. Вам понравится в Америке. Там у них масса тракторов, за штурвал которых вам можно будет сесть.
Людмила выхватила журнал и швырнула его на пол, а потом в отчаянии обхватила ладонями виски. Бриллиант на среднем пальце правой руки сверкнул восьмикаратным блеском.
— Долго мне еще терпеть эти унижения? — спросила она.
— Унижения? — переспросил Чиун. — Какие унижения? Вы считаете дружеский жест и теплую беседу унижением? — Он обратился к Римо, точно Людмилы здесь не было: — Нет, правда, Римо, я никак не могу понять, что ты в ней нашел!
Римо тихо зарычал. Людмила повернула окаменевшее лицо к иллюминатору. Чиун обратился к другому иллюстрированному журналу. Он просиял, увидев знакомую фотографию, и сунул журнал Римо.
— Смотри, Римо. Женщина. Ну не красавица ли?
— Да, — ответил Римо без всякого энтузиазма. — Красавица.
— Я знал, что она тебе понравится. — Чиун откинулся на спинку кресла и стал разглядывать портрет. Эта женщина была во вкусе Римо. Длинные ноги, полная грудь. На этом парне можно ставить крест! Если скаковую лошадь одеть в платье, Римо влюбится и в нее.
Чиун читал врезку под фотографией полуодетой голливудской кинозвезды, впервые выступавшей в ночном клубе с шоу, по ходу которого она демонстрировала частичную наготу и полнейшую безмозглость.
— Римо, так куда мы собираемся?
— Мы с Людмилой едем в Лас-Вегас. Куда ты — я понятия не имею.
Чиун кивнул и сказал тихо:
— Я бы тоже мог съездить в Лас-Вегас.
Он перечитал текст под фотографией. Голливудская звезда начинала выступать в новом амплуа на подмостках «Кристалл-отеля» в Лас-Вегасе. Чиун закивал. Остается только одно: побороть уродство уродством же.
Ах, как бы все упрощалось, если бы Римо увлекся одной из миловидных дев Синанджу. Как бы все упрощалось!
Чиун продолжал размышлять об этом, когда Римо встал и направился в мужской туалет, расположенный в переднем отсеке салона первого класса.
Людмила подождала, пока он скроется за занавеской, и, пересев в его кресло, устремила взгляд на Чиуна.
«Глаза как у коровы», — подумал тот.
— Почему вы меня ненавидите? — спросила она.
— Я вас не ненавижу, я просто не пойму, что он, — Чиун мотнул головой в сторону туалета, — в вас нашел.
— Наверное, любовь.
— Он получает всю необходимую ему любовь.
— От кого?
— От меня.
— Вы ревнуете?
— Ревную? Чтобы Мастер ревновал? Неужели вы думаете, что меня заботят поступки бледнолицых ослов? Вовсе нет! Он — исключение. Я потратил годы на этого дурня и теперь не могу спокойно сидеть и смотреть, как из него вьет веревки та, кто только и мечтает его убить.
— Вы считаете, что я именно этого и хочу?
— Да, я так считаю. Потому что это желание написано у вас на лбу крупными буквами. Только полный идиот может этого не заметить.
— Идиот. Или влюбленный. — Людмила рассмеялась. Она продолжала смеяться, когда Римо вернулся на свое место.
— Отрадно видеть, что наконец-то вы поладили, — сказал Римо.
Людмила снова засмеялась. Чиун хмыкнул, отвернулся и стал через проход смотреть в иллюминатор.
Чуть позже в тот же день состоялись две важные встречи.
В Вашингтоне государственный секретарь стоял перед столом президента и ждал, пока Верховный Главнокомандующий страны скрепит несколько листков бумаги. Президент аккуратно расположил сшиватель у верхнего левого края стопки, придерживая его большим и средним пальцем левой руки. Он поднял правый кулак вровень со лбом и с силой ударил им по сшивателю.
И промазал.
Кулак упал на мирно лежащую левую руку. Сшиватель отлетел в сторону. Бумаги взметнулись вверх. Президент вздернул левую руку ко рту и принялся сосать ушибленные пальцы.
Он вздохнул, поднял глаза и тут вспомнил о государственном секретаре. Странно, почему-то он стоял посреди кабинета. Почему он не подойдет ближе к столу?
Он знаком пригласил госсекретаря подойти, и тот, опасливо поглядывая на сшиватель, медленно двинулся к столу.
— Что случилось? — спросил президент.
— Я только что вернулся с закрытого заседания сенатского комитета но международным делам, — сказал госсекретарь.
Он не говорил, а медленно, с хорошей артикуляцией произносил фразы, и это было похоже на то, как если бы он собирался излагать основы новой математической теории античным грекам.
— Ну и? — промычал президент, все еще держа пальцы левой руки во рту. Боль постепенно проходила. Если все обойдется, под ногтями не возникнут черные кровоподтеки.
— Они прознали, что мы каким-то образом одержали крупную победу в борьбе разведок на европейском театре. Ну и, естественно, они намереваются провести сенатское расследование случившегося.
— Мммммм, — продолжал сосать пальцы президент.
— Я сообщил им, что мне ничего не известно об этой победе и что, конечно же, мы не имели никакого отношении к ней, если такая победа действительно одержана.
— Мммммм, — сказал президент.
— Но мне не поверили. Они считают, что ваша администрация посягнула на прерогативы конгресса и ввергла себя в некую авантюру на поприще внешней разведки.
— Мммммм.
— Они собираются вызвать меня и директора ЦРУ для дачи показаний, возможно, в самые ближайшие дни.
— Мммммм. Это вполне логично.
— Не думаете ли вы, господин президент, что сейчас самое время рассказать мне, что же все-таки случилось в Европе?
Президент вытащил пальцы изо рта.
— Не думаю. Все, что вам известно, соответствует действительности. Соединенные Штаты не предприняли ровным счетом никаких действий по каналам своих правительственных служб, направленных на достижение результатов, которые, как предполагают в конгрессе, имели место в Европе. Придерживайтесь этой версии. Это правда.
Государственный секретарь кивнул, но вид у него был несчастный.
— Скажите, как, по вашему мнению, — продолжал президент, — конгресс действительно хочет, чтобы русские нас побили?
— Нет, господин президент, — сказал госсекретарь. — Но они льют воду на