– Я Боффер, шеф. Давай меня первым. Мастерсон никак не может продрать глаза.
Римо указал на растянувшееся на полу массивное тело ковбоя.
Надзиратель взглянул на Мастерсона, затем снова в список, и наконец кивнул.
– Идет. Пошли, Боффер. Судья не любит, когда его заставляют ждать.
– Не хотел бы его заставлять, – ухмыльнулся Римо. Отперев решетку, надзиратель выпустил Римо в коридор, затем снова тщательно ее запер.
– Сюда, – кивнул он, и, когда Римо зашагал впереди него по коридору, заметил: – А ты на обычного ханыгу вроде бы не похож. Чего сюда загремел-то?
– Видно, просто повезло, – отозвался Римо.
– Если нравится умничать – валяй дальше, – с обидой заметил полисмен, – но с судьей у тебя это не пройдет. Так что если не хочешь провести здесь ближайшие полгода, мой тебе совет – не выпендривайся.
– Что, крут судья? – спросил Римо у полицейского.
– Не то слово, – ответил тот.
– А я слыхал, что он вроде помягче с большими ребятами. Ну, с теми, у кого есть пара лишних баксов.
Надзиратель нахмурился.
– Ничего не слыхал про это.
– Да нет, я так.
Заседания суда, проводившиеся в светлой, с высоким потолком комнате на втором этаже полицейского участка, обычно не занимали много времени. В данный момент двое полицейских, стоя перед судьей Амброузом, высоким широкоплечим мужчиной с блестящей лысиной и тонкой полоской губ на бледном лице, рассказывали, как они задержали подсудимого, когда тот в три часа утра срывал дворники с машин, запаркованных на Мэдисон-стрит.
Судья Амброуз кивнул в такт последнему слову и перевел на Римо колючий оценивающий взгляд.
– У вас есть что сказать суду, прежде чем будет оглашен приговор?
– Разумеется, дружище, – подмигнул Римо.
Сделав несколько шагов вперед, он оказался прямо перед скамьей, на которой восседал судья, и, сунув руку в карман, передал представителю правосудия вчетверо сложенную бумажку.
Отступив назад, Римо следил, как судья медленно ее разворачивает. Бумажка оказалась запиской, в которой значилось: “Поговорим наедине, ваша честь”.
К записке был приложен банкнот в десять тысяч долларов – такой судья Амброуз видел первый раз в своей жизни.
Подняв глаза, судья Амброуз встретился со взглядом Римо. У владельца странной записки были самые черные глаза, которые когда-либо видел судья – казалось, что зрачки в них вообще отсутствуют.
Судорожно проглотив слюну, Амброуз кивнул. Затем, снова сложив вчетверо банкнот и записку, сунул их в карман длинной судейской мантии.
– Проводите этого человека ко мне в кабинет. Заседание суда откладывается на четверть часа.
– На двадцать минут, – улыбнулся Римо.
– На двадцать минут.
Оказавшись в своем кабинете, Амброуз уселся за широкий письменный стол, на котором стоял высокий канделябр из резного хрусталя, и уставился на Римо, расположившегося напротив в глубоком кожаном кресле.
– Ну, мистер Боффер – что же все это значит? – спросил он, махнув в сторону Римо зажатой между пальцев десятитысячной.
– Назовем это даром оставшемуся в живых, – ответил Римо.
– Даром оставшемуся в живых? Я вас не понимаю.
– Сейчас поймете, – пообещал Римо. – Красивый у вас канделябр.
– Благодарю вас.
– Не за что. Это ведь его получили вы от магазина “Лайт Сити” за то, что решили в их пользу ту территориальную тяжбу?
– Кто вы такой?
– А стол – от мебельного магазина “Джилберстад”, так? Когда суд с вашей легкой руки вынес решение, что они могут перекрывать тротуар в дни распродаж. Тогда еще, помнится, из- за этого на улице задавило ребенка; он умер.
– Мне не очень нравится направление, которое принимает наш разговор, – заявил судья. – Кто вы такой, собственно? И какое вам до всего этого дело?
– Спешу сообщить вам, что в этот раз вам выпала честь приобщиться к одной весьма давней и богатой американской традиции.
– В самом деле?
– О, да. Каждый год примерно в это время организация, которую представляю я, выбирает самого продажного судью Соединенных Штатов – и мы поздравляем его на свой лад.
– Как именно? – спросил судья Амброуз.
– Ну, например, в прошлом году... помнится, это был мировой судья из Ньюарка, Нью-Джерси... его мы просто переехали на стоянке. А вот за год до этого одного ревизора из Атланты, штат Джорджия, мы утопили в бочке с самогоном – он годами взимал его с подпольных торговцев спиртным. И вот в этом году вам выпала великая честь пополнить ряды счастливцев. – Римо улыбнулся судье той особой улыбкой, в которой даже при желании нельзя было отыскать ни грамма тепла; само собой, веселья было в ней еще меньше.
– Думаю, что наш разговор окончен, – судья демонстративно встал.
– И не в вашу пользу, – кивнул Римо. – Каждый год мы считаем целесообразным избавляться от одного пройдохи вроде вас – для того, чтобы остальным это послужило уроком. Чтобы они знали, что есть некто, контролирующий каждый их шаг – и их черед тоже когда-нибудь непременно наступит. В этом году, например, наступил ваш черед.
Судья Декстер Т.Амброуз уже открыл рот, чтобы вызвать дежурного полицейского, который, как он знал, караулил за дверью его кабинета. Но прежде чем из горла его успел вырваться хотя бы один звук, Римо ткнул его пальцем в адамово яблоко, и судья, захрипев, опустился на место.
– Рассказать об этом кому бы то ни было вам уже не придется, – заявил Римо, в мгновение ока очутившись у левого плеча судьи, – но вы, конечно, имеете право знать, от чьих рук умрете. Видите ли, есть такая организация под названием КЮРЕ, – и мы боремся со злом; вот в чем дело.
Он слегка ослабил пальцы, сдавившие горло судьи.
– Но к... кто вы?
– Просто ваш старый друг, любитель весны, хорошей погоды и равного для всех правосудия, – осклабился Римо. Он не двинулся, но три его пальца вошли точно между лбом и переносицей судьи, проникнув глубоко в вязкую серую массу мозга.
Судья кивнул, попытался вдохнуть, но лишь бессильно сполз с резного высокого стула, подаренного ему мебельной фирмой “Ацтек” за выданное им разрешение установить в жилой зоне большую неоновую вывеску, – и перестал быть живым, еще не коснувшись пола.
Римо аккуратно всунул десятитысячную банкноту в нагрудный карман. Его шеф, достопочтенный доктор Харолд В.Смит, имел привычку расстраиваться, если Римо сорил
