необходимо поговорить и попытаться определить, имеется ли возможность остановить проект «Омега», прежде чем события примут необратимый характер. Вот почему я здесь.
– Я сообщил моему правительству все, что знаю, – сказал Смит, скрестив руки на груди.
– Так мне и сказали. Однако я не верю, доктор, что ваше руководство и ЦРУ способно овладеть ситуацией. Мое правительство очень нервничает, Я думаю, что-то все же можно сделать, а для этого мне необходимо знать все.
Смит промолчал.
– Давайте-ка приступим к делу, ладно? Адмирал Стэнтингтон уведомил меня, что по проекту «Омега» предполагались четыре цели для убийц из ЦРУ: наши послы в Риме, Париже и Лондоне все они уже мертвы – и русский премьер. Кто выбирал цели?
– Я, – сказал Смит.
– Но как двадцать лет назад вы могли знать имена нынешних послов и нынешнего премьера? Я не могу ни понять, ни поверить в это.
– Две цели отобраны по географическому признаку, – ответил Смит. – Подлежали уничтожению послы в Риме и Париже. Убийцы должны были действовать против тех людей, которые окажутся на этих постах.
– Понятно, – сказал Карбенко. – А двое других? Посол в Англии и премьер?
– Я составил список из десяти молодых дипломатов. Я был уверен, что посол в Англии должен оказаться в этом списке.
– Вы сказали, что составили список из десяти дипломатов. Значит ли это, что еще за девятью русскими дипломатами сейчас охотятся убийцы?
– Не совсем так, – сказал Смит. – Убийцы есть, но они не задействованы. Инструкции велят им... э-э-э... устранить человека, если он является послом в Англии.
– А премьер? Как вы могли знать, кто будет премьером через двадцать лет?
– А я и не знал, у меня было шесть кандидатур, – произнес Смит.
– В это трудно поверить! Если бы двадцать лет назад вы провели голосование в Политбюро, наш сегодняшний премьер не попал бы в число шести самых подходящих кандидатов. Как вам удалось его вычислить?
– Наверное, у нас с Политбюро разные принципы отбора.
– И каковы же ваши принципы?
– Я отобрал трех самых злобных и трех самых тупых, – сказал Смит.
Грубов, стоящий на лестнице, возмущенно заворчал, но Карбенко рассмеялся.
– Согласно старой как мир теории: восторжествует либо подлец, либо глупец?
– Совершенно верно, – подтвердил Смит. – Нормальный человек – никогда. Либо подлец, либо глупец.
– Не буду спрашивать, к какой категории вы относите нашего премьера, – сказал Карбенко.
– Да, не стоит.
– Кто отбирал убийц? – спросил Карбенко.
– Человек из ЦРУ, – ответил Смит. – Конрад Макклири. Его уже нет в живых.
– И вы думаете, я поверю, что вы не знаете, кого он отобрал?
– И тем не менее это так, – сказал Смит. – Мне не хотелось знать, кого он отобрал. Или как.
– Кстати, какими методами он мог пользоваться?
– Когда речь идет о Макклири, – сказал Смит, – сказать что-либо с уверенностью невозможно. Он мог завербовать человека, которого обжулил в карты. Или какого-нибудь пьяницу. Или женщину, которую он влюбил в себя. Или кого-то, имеющего родственников в США, которым он угрожал. Или просто хорошо заплатив кому-нибудь.
– Как мог этот Макклири сделать все это без ведома ЦРУ?
– Такие инструкции дал ему президент Эйзенхауэр, – объяснил Смит. – Конечно, никто не предполагал, что проект может быть когда-либо приведен в действие.
Карбенко кивнул и осторожно вернул Смита к прежней теме разговора.
Его не интересовало, что этот доктор Смит думает о степени своей осведомленности. Он хотел выяснить, что Смит знает на самом деле, а это не всегда одно и то же. Быть может, однажды Макклири обронил чье-нибудь имя, упомянул какой-нибудь случай, бросил намек. Тщательный допрос требовал времени, и полковник Василий Карбенко был готов к этому.
Все равно на сегодня нет ничего важного, мрачно подумал он.
Кроме разве что приближения третьей мировой войны.
Руби Джексон Гонзалес припарковала свой белый «линкольн-континентал» на Бенджамен-Плэйс, за полквартала от дома Игоря Грубова.
Она покопалась в багажнике и вытащила Библию, засунутую за запасное колесо. Это была Библия ее матери. Когда по воскресеньям Руби катала мать на автомобиле, старая леди читала Библию и отчитывала Руби за слишком быструю езду.
В конце концов Руби установила в машине приемник-передатчик, используемый обычно шоферами грузовиков.
По нему можно было с кем-нибудь общаться и подслушивать чужие разговоры. Теперь во время воскресных поездок мать Руби включала радио и не обращала больше внимание на то, как водит машину ее дочь.
Руби выходила на связь под кличкой «Своя в доску». Ее мать, которая повязывала волосы цветным платком, курила трубку из кукурузного початка и изо всей обуви признавала только домашние тапочки, именовала себя «Ночной кошмар».
Подойдя к дому Грубова, Руби позвонила в дверь. Ответа не было. Она четырежды нажала на кнопку звонка. Когда опять никто не отозвался, Руби стала звонить, не отрывая пальца от кнопки.
В подвале Карбенко сердито посмотрел на надрывающийся звонок и приказал Грубову:
– Иди открой. Постой! Оставь мне пистолет.
Дюжий русский протянул ему свой пистолет. Карбенко положил его на стол, взглядом извинившись перед Смитом – как один профессионал перед другим – за бестактные поступки, порой необходимые в их профессии.
Тяжело ступая, Грубов поднялся по ступенькам. Звонок продолжал звонить. Грубов распахнул дверь и увидел перед собой молодую чернокожую женщину.
Она подняла правую руку с вытянутым указательным пальцем, словно оратор восемнадцатого века, стремящийся привлечь внимание публики. В левой руке она сжимала Библию.
– Вот это, – начала Руби, помахивая Библией, – вот это укажет каждому, что он среди апостолов, и в сердце его воцарится любовь.
– Чего? – сказал Грубов.
– Я пришла к вам с подарком, – сказала Руби.
Она попыталась заглянуть в дом, но громоздкая фигура Грубова заполняла весь дверной проем.
– Мне ничего не надо, – гортанно произнес Грубов и начал закрывать дверь.
