кругозором, как у императора.
– Прошу меня извинить, – начал Смит.
– О, достойнейший из достойных! Не обращайте внимания на мою болтовню. Я только попросил Римо умолчать о том, что может излечить его помутившийся рассудок.
– Что же? – потребовал ответа Смит.
– То, что облегчит его воспаленный разум и навсегда уничтожит видения, навеянные статуей. Тогда Римо целиком сможет отдать себя служению вам. Но я не хочу злоупотреблять вашим временем, о, император. Забудьте о том, что я сказал.
– Если я могу чем-то помочь... – неуверенно произнес Смит.
– Есть один пустяк, – продолжал Чиун. – Это, конечно, мигом исцелило бы Римо, но зачем вас посвящать во все эти мелочи?
Римо откашлялся.
– Если уж речь зашла об этом, то, думаю, пара недель на Пуэрто-Рико мне не повредит.
– Не слушайте его, император, – заторопился Чиун, незаметно для Смита давая пинка Римо. – Ему нужно совсем другое.
– Как ты можешь знать, что мне нужно?
Последовал пинок поувесистей.
– Сэр, этот парень мне как сын, даром что белый. И потому все его мысли для меня как открытая книга. Кому как не мне знать, что ему нужно?
– Вот как?
Голос Смита прозвучал еще более кисло, чем обычно.
– Именно так. Но все это так незначительно, что лучше уж я помолчу.
– Как вам будет угодно, – не возражал Смит.
– Больше всего на свете Римо хотел бы, чтобы в Синанджу, его вторую родину, поступали достойные дары, – быстро прибавил Чиун.
– Я этого хочу? – удивился Римо. Чиун оставил его слова без внимания.
– Пять мер золота – слишком мало: мой ученик испытывает чувство стыда. Смит вздохнул.
– Мне кажется, вы отказались от дополнительного вознаграждения, чтобы внеочередной раз посетить Синанджу.
– Совершенно верно, о, справедливейший и мудрейший. Но теперь не я прошу десять мер золота вместо несчастных пяти.
– Десять? Помнится, раньше речь шла о девяти, – сказал Смит.
– Да, о, всепомнящий. Но теперь не я прошу эти десять мер, а Римо.
– До сих пор я не слышал ни слова от него самого, – проговорил Смит.
– Он очень робкий и стеснительный, император. Но в душе мечтает только о том, чтобы жители Синанджу были одеты и сыты. Правда, Римо?
Кореец строго взглянул на ученика и незаметно для Смита ткнул длинным ногтем Римо в бедро.
– Ой! – вскрикнул Римо.
– Слышите, император? Этот крик вырвался у Римо в отчаянии – так он озабочен делами деревни. Если не пойти ему навстречу, он может тяжело заболеть.
Смит возмущенно вздохнул.
– Хорошо. Будем ежегодно посылать в деревню еще пять мер золота.
Чиун весь засиял от удовольствия.
– Он в восторге, император.
Римо зевнул.
– Но нужно будет поступиться чем-то другим, – сказал Смит. – Придется, Римо, урезать ваши расходы.
– Естественно, император, – опять влез Чиун. – Ради такого важного дела Римо снизит расходы на питание.
– Придется сократить и отпуск тоже, – сказал Смит.
– Погодите, – не выдержал Римо. – Могу я после того мерзкого отеля немного пожить на Пуэрто-Рико?
– Выбирайте, – предложил Смит. – Дополнительное золото в Синанджу или отдых на Пуэрто-Рико?
– Тут даже и думать нечего. Ой!
– Этим он хочет сказать, что безусловно предпочитает десять мер золота для жителей Синанджу, – сказал, склоняясь, Чиун. – Безусловно.
Смит вопросительно взглянул на Римо, но тут же согнулся от мучительного приступа боли. Он еще был не совсем здоров.
– Рад, что мы обо всем договорились, – сказал он.
– Временно договорились, – хмыкнул Римо. – Только временно.
Когда Смит удалился, Римо и Чиун продолжили разговор.
– А что случилось с Кали? Она мертва?
– Боги не умирают. Как я сказал той женщине, может пройти еще много столетий, прежде чем Кали вновь обретет земной дом.
– Надеюсь, – отозвался Римо. – У меня никак не выветрится из одежды ее запах.
В фешенебельном пригороде Денвера маленькая Кимберли Бейнс, сидя в детской, лепила фигурки из розового пластилина. Надев по совету бабушки поверх хорошенького платьица фартучек, она трудилась аккуратно и вдумчиво.
Заглянув в детскую, миссис Бейнс пережила острый приступ радостного волнения – с тех пор как она взяла к себе Кимберли, оно почти не покидало ее. После смерти сына, невестки и внука жизнь превратилась для нее в сущий ад. Казалось – все, жить больше незачем, но вот появилась Кимберли, и ее смех вернул миссис Бейнс к жизни.
У детей есть изумительная способность к возрождению, психика их эластична. После того, как полиция разыскала Кимберли, бедняжка первое время ничего не делала, только пела что-то невразумительное. Но теперь все это прошло. Кимберли снова была нормальные ребенком и никогда не вспоминала о том ужасном месте, куда ее вместе с братом увезли родители. Дети легко забывают, думала миссис Бейнс, вот почему из их жизни не уходит радость.
Миссис Бейнс оставила Кимберли одну в детской, а сама пошла приготовить себе чашечку чая. Она попивала его, сидя перед телевизором, когда в гостиную влетела Кимберли – рот до ушей, кончик носа – в пластилине.
– Бабушка, посмотри, что у меня получилось!
– А-а, – сказала пожилая дама. – Меня приглашают присутствовать при торжественном завершении работ. Иду-иду. Самой не терпится поскорее взглянуть.
Но войдя в детскую, бабушка Бейнс испуганно заморгала. На рабочем столике Кимберли стояла вылепленная фигура зрелой женщины с пышным бюстом – высотой почти два фута. Выражение ее лица, нацарапанного на пластилине острым концом карандаша, было на редкость злобным. Но самое странное – количество рук.
Их было пять.
– А почему у нее столько рук, Кимберли? – осторожно спросила миссис Бейнс.
– Так ей легче будет отращивать другие, неужели не понятно? – удивилась Кимберли.
– Ах... вот как, – улыбнулась миссис Бейнс. – Она... очень мила, дорогая.
