Они высыпали из своих укрытий – крепко сжимая винтовки, все замотанные цветными платками-куфиями, в которых были оставлены лишь узкие полоски для глаз. Несколько человек были вооружены ручными гранатометами. Он понимал, что это только в целях устрашения: в тесноте жилых кварталов применять гранатомет они не решатся.
Когда число бойцов достигло семи, он обратился к ним с вопросом по- арабски:
– Кто из вас Джалид?
Один выступил вперед. Его лицо было замотано зеленым клетчатым платком.
– Ты – Тюльпан?
– Ясное дело.
– Вот уж не думал, что ты явишься сюда в пижаме. – Джалид заржал.
Блондин улыбнулся в ответ – холодной высокомерной улыбкой. Если этот бандитский главарь понимает только силу, он заставит его трепетать.
–
Бандиты, только и всего. Весь мир считает “Хезболлах” организацией мусульманских фанатиков, подчиняющихся только Ирану, но он-то знает, что это не так. С Ираном они действительно связаны, но их единственный повелитель – деньги. За хорошую цену они отпустят всех, кого удерживают, и к черту Иран. В любом случае всегда можно захватить новых заложников.
Единственное, что они понимают, кроме денег, – это грубая сила. Когда во время гражданской войны они захватили русских дипломатов, Советы заслали в Ливан своих агентов, похитили кое-кого из членов “Хезболлах” и стали отсылать их по кусочку назад – то палец, то ухо, пока все советские дипломаты не были освобождены без предварительных условий. Такую силу они понимают.
Что ж, он им покажет.
– Я хочу тебя нанять, Джалид.
Джалид не спросил: зачем? Это ему было неинтересно. Он спросил:
– Сколько заплатишь?
– Цена очень хорошая.
– Это мне нравится. Дальше!
– Цена – выше золота.
– Насколько выше?
– Выше самых прекрасных рубинов, какие ты можешь себе вообразить.
– Дальше, дальше!
– Больше, чем стоит жизнь твоей матери.
– Моя мать была воровка. Очень хорошая воровка! – Глаза Джалида сощурились – он улыбнулся под своим платком.
– Эта цена – твоя жизнь.
Джалид перестал улыбаться и выругался.
– Ты умрешь, собака!
Белокурый человек повернулся и смерил взглядом ярко-синих глаз того, кто стоял рядом с Джалидом, – по его отличной винтовке можно было понять, что он второй по старшинству.
– А-а-а! – завопил тот.
Все повернулись к нему, стараясь не выпускать из поля зрения безоружного белого.
– Бахджат! Что с тобой?
– Горю! – взвыл Бахджат и уронил оружие на разбитую мостовую. – Помогите! Руки горят!
Дружки смотрели во все глаза – огня не было видно. Но тут по рукам их товарища побежал едва заметный голубоватый огонек, как светящийся газ или горящий спирт. Руки его побурели, потом почернели. С пронзительным криком Бахджат катался по земле, безуспешно пытаясь сбить пламя. Боевики склонились над ним, силясь помочь, но стоило одному бойцу дотронуться до несчастного, как он тут же отдернул руки и тупо уставился на них: из его ладоней поползли бесчисленные пауки, как из дупла трухлявого дерева. Это были большие, лохматые пауки, и у каждого – восемь красных глаз. Они стали карабкаться по его рукам, закопошились на лице.
– Помогите! Помогите!
Но помогать было некому. Каждый был занят собственным кошмаром: у одного язык во рту распух настолько, что пришлось раскрывать рот все шире и шире, пока мышцы не напряглись до такой степени, что боль стала невыносимой. Он не мог дышать. Не в силах терпеть боль, он в отчаянии упал на гранатомет лицом к наконечнику и ногой спустил курок. Взрывом ему разнесло всю верхнюю часть туловища, а заодно поубивало и тех, кто стоял рядом.
Другому почудилось, что вместо ног у него два питона. Он отсек им головы и с торжествующим хохотом смотрел, как из обрубков ног хлынула на асфальт кровь, пока не вытекла вся.
Джалид все это видел. И не только это. Ему привиделся его давнишний враг – человек, которого он убил много лет назад из-за карточного спора. Он был давно покойник, но вдруг воскрес и явился Джалиду с занесенным для короткого и точного удара кинжалом.
Джалид выстрелил в упор и разнес его на куски, а потом встал над трупом и долго хохотал. Но на лице убитого вдруг оказался платок. Джалид сдернул его и узнал своего младшего брата Фаваза. Тогда он опустился на колени и зарыдал.
– Прости меня, Фаваз, прости, брат мой! – тупо повторял он.
– Встань, Джалид, – произнес белый человек с неестественно-синими глазами. – Мы остались вдвоем.
Джалид поднялся. Перед ним стоял блондин, руки его были пусты – никакого оружия. Он излучал надменную уверенность, от которой Джалид, увешанный с ног до головы кинжалами и пистолетами, почувствовал себя маленьким и покорным, хотя с того самого дня, как израильтяне перешли на другой берег реки Авали, он безраздельно и жестоко правил в этой части Бейрута.
Джалид смиренно поднял руки и пробормотал:
– Это ты сделал?
Блондин молча кивнул, потом тихо спросил:
– У тебя есть еще люди?
– Столько же, сколько патронов, – ответил Джалид.
– Пустое бахвальство! Неважно, сколько их у тебя. Нам потребуется трое самых лучших. Вы вчетвером пойдете со мной. У меня для вас есть работа. И я щедро заплачу – побольше, чем стоит твоя презренная жизнь.
– Что за работа?
– Убивать. Для другой вы не годитесь. Вам понравится – будете убивать американцев. Так что, Джалид, к своим братьям из “Хезболлах” вы вернетесь героями.
– И где мы будем этих американцев убивать? В Ливане их ни одного не осталось.
– В Америке.
Джалид был перепуган. Он и трое его лучших людей, в деловых костюмах и без оружия, сидели в самолете, направляющемся в Нью-Йорк. Они испуганно перешептывались по-арабски, поворачивались друг к другу через спинки кресел и тайком наблюдали за стюардессой, которая, в свою очередь, украдкой поглядывала на них.
– Сидите спокойно, – сказал белокурый человек, который называл себя Тюльпаном. – Вы привлекаете к себе внимание.
