– Обожаю голубой. Всегда его любил.
– Славный цвет. Может, не столь прекрасен, как цвет золота, но все же хорош.
– Я никогда не смогу смотреть на золото прежними глазами. На мой вкус, оно слишком желтое.
– Желтый цвет – отнюдь не золотой, а золотой – не желтый.
– Все равно золото кажется мне чересчур желтым. А голубой – просто прелесть.
Они разглядывали умиротворенную голубую лагуну и вдруг голубизна воды сменилась темной синевой.
– Черт побери!
– Что случилось, Римо?
– Помнишь солдата, который сидел в кратере? Того, который видел синий цвет, когда другие видели желтый?
– Да.
– Кажется, у меня начинается та же болезнь.
– И у меня. Такое ощущение, будто в моих глазах вспыхнул синий огонь, хотя и слишком темный, чтобы быть похожим на синее пламя.
– Проклятие! – пробормотал Римо. – Что-то мне не по себе.
– Я тоже чувствую себя несчастным.
– По крайней мере это не желтый цвет.
– Да, синий лучше желтого, хотя и ненамного, – согласился мастер Синанджу.
– А что, если нам поморгать и избавиться от синевы.
– Давай попробуем.
Избавившись от синего наваждения, Римо с Чиуном набрались храбрости и посмотрели в сторону парка. Бамбуковая ограда была на месте.
Римо облизнул пересохшие губы.
– Ну что, двинем назад? – спросил он.
– Это наш долг.
– Значит, придется возвращаться. Хотя, между нами говоря, я бы куда охотнее вернулся к забастовке.
– Недурная мысль, достойная самого Джула Фэйрна.
– Кого?
Чиун указал пальцем через плечо.
– Великого писателя, имя которого начертано на табличке.
– Жюля Верна, что ли?
– Ты неправильно произносишь его имя.
– Хочешь сказать, Жюля Верна на самом деле зовут Джулом Фэйрном?
– Да.
– Теперь я понимаю, почему французы постоянно терпят поражения.
– Над ними довлеет злой рок. На протяжении всей своей истории Франция то и дело страдала от вторжений иноземцев – от римлян и викингов до пруссаков и германцев. Из-за этого у них возник контекст неполноценности.
– Комплекс неполноценности, – поправил Римо. – Только не вздумай напоминать о нем французам. И француженкам тоже.
Э этот миг тишину парка расколол грохот мотора. Секунду спустя над кронами деревьев показался маленький французский вертолет. Взяв курс на запад, машина тут же исчезла из виду.
– Черт побери! Проклятая Эврил Мэй дала тягу!
Римо и Чиун выскочили на лужайку, откуда поднялся вертолет. Вокруг не было ни души.
Внезапно мастер Синанджу заметил в пыли, под ногами, широкую полосу.
– Смотри, Римо, – кивнул он. – Здесь проволокли человека.
– Да. А вот и отпечатки маленьких ступней – видимо, следы Доминик. Она втащила кого-то в вертолет. Но вот кого? Неизвестно.
– Попробуем выяснить.
Женские следы вывели их к холмику, представлявшему собой нечто вроде миниатюрного вулкана высотой около двадцати футов. Его склоны были покрыты красной глиной, поверхность которой рассекали глубокие борозды. Ученик с учителем полезли наверх, кроша ногами глиняную корку, комья которой скатывались по склонам к подножию холма.
Остановившись у края кратера, они заглянули внутрь и увидели лестницу, исчезавшую в черной дыре.
– Похоже на запасный вход, – пробормотал Римо.
– Пойдем. – Чиун взялся за поручни.
Они спустились в жерло, отделанное чем-то вроде вулканического стекла.
– Тупик, – заметил Римо.
Мастер Синанджу принялся молча обследовать шершавые стены, в общем-то ровные, если не считать обсидиановой выпуклости, похожей на рукоятку. Взявшись за нее, Чиун тянул и дергал до тех пор, пока обсидиановый люк под их ногами не дрогнул и не двинулся вниз плавно, как лифт.
Римо и Чиун миновали предупреждающие желто-черные полосы, намалеванные на стенках жерла.
– А если это ловушка? – спохватился Римо.
– Мастера Синанджу нельзя поймать в ловушку, особенно если его сопровождает верный носильщик.
– Ты хотел сказать, оруженосец.
– Так и быть, оруженосец, – великодушно согласился Чиун.
Опустившись на дно, они увидели вход в бетонный туннель, на полу которого чернел огромный силуэт мышиной головы.
Запах вокруг не оставлял сомнений.
– Смерть, – изрек Чиун.
– Много смерти, – отозвался Римо.
Пробираясь по бетонным туннелям и коридорам Утилканара, они обнаружили целые горы трупов. Люди лежали на своих столах, в комнатушках, похожих на спальни, даже на щетках и вениках.
И все они сжимали в пальцах янтарные леденцы с головой Монго Мауса и запахом миндаля.
– Прошло около двух суток, – заметил Римо, прикоснувшись к остывшему телу.
Мертвецы были одеты в робы служащих Утилдака, только здесь они были белые, а в Штатах – щегольские, персиковые.
– Похоже на массовое самоубийство, – сообщил Римо, выпрямляясь. – Когда в парке взорвались первые французские бомбы, эти люди предпочли смерть плену.
– Ужасная картина! Может быть, все дело в цветных лучах?
– Не знаю. Честно говоря, трудно представить, что цвет может заставить человека покончить с собой.
