Итак, шумная разношерстная толпа отправилась в дом обедать и обсуждать сложившееся положение.
— Надеюсь, не обижу вас, мой старый друг, — судья Бедерхем наклонился к самому уху взволнованной мумии, — но никогда еще этот славный замок не казался мне столь радушным и симпатичным.
— Я не ослышался? — усмехнулся Узандаф. — Вы произнесли слово «симпатичный»?
— Да. И сам удивлен. Но, кажется, мое черное сердце слегка оттаяло в компании вашего — простите великодушно — несуразного внука и его подданных.
— Скорее уж, друзей.
— Тем более странно.
— У меня не было
— Здесь стало тепло и весело, — сказал демон, и никто в Преисподней не поверил бы, что этот голос и интонации принадлежат ему, так грустно и проникновенно они звучали. — Здесь стало как в те далекие времена, когда наши семейства ненадолго прервали давнюю вражду и праздновали свадьбу вашего славного пращура Барбеллы и Моубрай Яростной.
— Как она? — спросила мумия.
— Неплохо. Насколько это возможно в ее возрасте и при ее потерях.
— Ужели она до сих пор что-то чувствует?
— Утверждает, что нет, — признался Бедерхем, — но кого она обманывает? Меня? Себя? Или Князя Тьмы? Вот уж бессмыслица. Любовь сделала ее ледяное сердце уязвимым, и оно уже никогда не перестанет испытывать боль и радость.
— Не знаю, соболезновать или поздравлять.
— И то и другое.
— Если это утешит мою прекрасную бабку, скажите ей, что у меня те же проблемы.
— Вы полюбили мальчика, — предположил судья.
— Кто его не полюбит? Даже Кассария, скажу вам под большим секретом, даже она пришла к нему лично. В образе, о котором мы, гораздо более умелые чародеи и славные воители, и помыслить не могли. И знаете, что он учудил?
— Что?
— Влюбился.
— В кого?
— В Кассарию. Вернее, в образ, который она ему явила. И теперь он затеял пересечь Тудасюдамный мостик.
— Те, кто пересекал Черту, вели себя разумнее, право слово, — поцокал Бедерхем раздвоенным языком. — Я испытываю к нему теплые чувства — то, чего не знал многие тысячи лет. Но я не ощущаю в нем могущества. Я не вижу вашей силы.
— Это горе, — признался Узандаф. — Высокое вдохновение битвы ушло, а власть и сила не пришли. Он может творить мелкие чудеса. Такими впору забавлять народ на ярмарке. Но, случись что, мы должны полагаться только на удачу. Я же почти бессилен.
— Проклятие снято.
— Я всего только обрел свободу и возможность выбора между окончательным уходом и нынешним существованием. Я выбрал этот замок, внука и целую толпу его коллег и друзей. Знаете, барон, мое жилище временами напоминает мне тот самый Детский гвардейский приют. Маловменяемые странствующие жрецы, безумные троглодиты, летучие мыши, страдающие бессонницей, пыхающие дымом феи — всякой твари по паре. Но я не жалуюсь, нет! Мне это стало нравиться. Я чувствую себя не просто живым, но и помолодевшим лет эдак на пятьсот — восемьсот. Но что касается былого могущества: пара тараканов — вот и все, что я могу поднять из праха. Сила оставила меня. А к моему мальчику не пришла.
— Это плохо, — раздельно произнес демон после долгой паузы. — Это очень плохо, особенно в свете последних событий у нас, внизу. Но об этом потом. Сперва разберемся с лордом Таванелем.
— Этот лорд — это тоже очень плохо, — заскрежетала зубами мумия. — Поверьте моему чутью.
— Даже не обсуждается, — согласился судья. — А что теперь делать?
— Уповаю на Кассарию и на ту слабость, которую она питает к Зелгу, — сказал Узандаф. — Просто так подобные вещи не происходят.
— Не происходят, — подтвердил демон. — Воистину так.
Тем временем Карлюза подошел к растерянному троглодиту и сделал церемонный реверанс.
— Карлюза Гогарикс, прозванный Агигопсом, к вашему удовольствию. Кем вы есть?
Неведомый троглодит восхищенно уставился на него и залопотал:
— Ужели тот самый Гогарикс — краса и гордость племени, любезный ученик Зюзака Грозного? Примите мою восхищенность вашим гордым и могучим видом! Имел вас в представлении как ученого крота. Есмь Левалеса Второй, инкогнитой.
Увидев, что его приятель стоит с вытаращенными глазами, Такангор решил вмешаться. Он положил могучую руку на плечо Карлюзе, отчего тот присел на лапах, и только мощный хвост, задуманный природой как надежда и опора всего троглодитского народа, спас положение.
— Что тут у вас? — спросил минотавр.
— Тс-с, — прошептал Карлюза, озираясь по сторонам. — Наступила большая тайна.
К облегчению своему, он увидел, что ветераны «Великой Тякюсении» — отполированные скелеты в сверкающих доспехах, вызывающие у минотавра гордую отеческую улыбку, отконвоировали лорда Таванеля под навес. Там его окружили любезные слуги, стараясь скрасить время вынужденного ожидания.
— Не нравится он мне, — фыркнул Такангор. — Генсен нравился, а этот — нет. Не вышел бы я против него в честном бою.
В честной борьбе побеждает жулик.
— Мембраны мои трепещут от радости, — молвил Карлюза, с интересом разглядывая троглодита.
— Я глубоко изучил ваш трактат «О впукливании и выпукливании», — сообщил тот. — Милорд, — робко обратился он к огромному минотавру, которому едва доходил до колена, — вам изонравился трактат?
— Какой?
— О впукливании и выпукливании.
— Чего?
— Что — «чего»?
— О впукливании и выпукливании — чего?
— В принципе.
— Тогда особенно, — ловко вывернулся Такангор. — Ну, не стойте посреди двора. Карлюза, приглашай своего соотечественника присоединиться к нам в замке. Там вы будете в безопасности, в приличном обществе, но как бы и под арестом.
