причине подобные сделки никого не заинтересовали, в результате ни одно серьезное научное издание до сих пор не опубликовало сколько-нибудь достоверных трудов на эту тему.
Зато маги, жрецы, колдуны, шаманы и прочие их коллеги готовы часами говорить о Каване.
Древняя раса пророков, канувшая в небытие задолго до того, как братья Гахагуны захватили власть в Тиронге, оставила после себя таинственный артефакт, названный «Пророчеством Каваны».
От всех прочих предсказаний, которые представляют любую судьбу как цепь неотвратимых и неизбежных событий, оно отличается многовариантностью.
Не осталось ни летописных источников, ни свидетельств очевидцев, однако чародеи Ниакроха из уст в уста передают легенду о том, что пророчества Каваны записаны в нескольких огромных Книгах. Книги сии имеют обыкновение сами определять, какими будут обстоятельства их жизни; сами выбирают себе владельцев и сами решают, что прорицать, а что навсегда оставить в тайне. Есть у них и еще одна невероятная особенность: страницы сих Книг по большей части девственно пусты. И лишь когда случится какое-то ключевое событие, несколько листов заполняются текстом прорицания, действительным только при определенных условиях.
Таким образом пророчество Каваны непрерывно изменяется.
Будущее, согласно верованиям расы предсказателей, зависит только от того, какой путь изберет смертный либо бессмертный. Ибо все равны перед лицом неумолимой логической связи своих поступков и их последствий.
По слухам, последнюю Книгу Каваны видели около двенадцати веков назад в сокровищнице императора Пупсидия, откуда она исчезла при зловещих и загадочных обстоятельствах, разглашать которые император запретил под страхом смертной казни.
Главный же фокус прорицания заключается в том, что выбор любого существа должен быть осмысленным и — наиважнейшее — добровольным. По этой причине в ключевые, кризисные моменты Книги Каваны закрываются, а разглашение их текстов категорически запрещено, каковое запрещение подтверждено мощным заклятием древних крохских магов-полубогов.
Никто из пребывающих в Ниакрохе в любой ипостаси, будь то смертный, бессмертный, не-мертвый, созданный волшебством либо нерожденный, не смеет нарушить этот запрет. Так всегда было и так всегда будет, пока Тотис не очнется от своего вековечного сна.
— Теперь вы видите, мессир, отчего я не могу ни с кем поделиться своим знанием, — печально вздохнул Таванель. — Поверьте, оно не приносит мне радости. Я бы сказал — оно выжигает меня изнутри, но долг велит мне молчать. Что я и делаю. И рассчитываю на ваше великодушие и понимание. К тому же, как метко заметила несравненная Гризольда, я связан клятвой, которую принес великому магистру ордена кельмотов.
Тут Зелг все-таки не выдержал.
— Не думаю, что магистр Барбазон в данном случае требовал бы ее исполнения.
Лорд посмотрел на него как на слабоумного — с симпатией и сожалением.
— Магистр Барбазон усоп, — мягко напомнил он.
— Ну?
— А я имею в виду ныне здравствующего главу. Или вы, следом за графом да Унара, убеждены, что Хойта ин Энганца мог бы свалить такого колосса, каким являлся орден кельмотов? Конечно же нет. Вы ученый и просто здравомыслящий человек. Да, многие сложили головы в те смутные времена. Многие умерли на чужбине. Кто-то до сих пор, вероятно, скитается по Ядоносным пустошам и Серым мирам, и я скорблю об их судьбе. Но остальные-то живы. Просто теперь они в тени. И поверьте, ваше высочество, никогда еще орден не имел такого — простите за невольный каламбур — великого, великого магистра.
Граф да Унара не принимал никого, но подобные запреты не касаются королевских особ, казначеев, главнокомандующих и печальных бурмасингеров.
Юлейн рассеянно ковырял пальцем перочистку, пока в какой-то момент не отвлекся, и тогда граф ловко стащил ее из-под самого его носа.
Казначей и бурмасингер резались в популярную в нынешнем сезоне игру «Замок на замке».
— Скажите, друг мой, положа руку на сердце, — начал Галармон после долгой неловкой паузы, — как вы оцениваете положение нашего кассарийского соседа?
— Как заведомо невыгодное, проигрышное во всех отношениях и незавидное, — отвечал граф, который прежде всего ценил в формулировках простоту и ясность, а уже во вторую очередь — деликатность.
— Когда же мы отдадим приказ войскам? — спросил прямодушный генерал.
— Тиронга не заинтересована в оказании военной помощи Кассарии, — пояснил да Унара, не отводя глаз.
Галармон напрягся:
— Я не понимаю.
— Видите ли, ваше превосходительство, государственные интересы Тиронги не предполагают победу какой-либо из враждующих сторон. С точки зрения большой политики — гораздо лучше, если кассариец будет постоянно воевать с могущественными противниками, которые ослабят его мощь и отвлекут внимание от нашей страны.
— Засуньте вашу большую политику под хвост старой кляче, — от души посоветовал генерал. — Не ожидал, что вы решитесь произнести вслух нечто подобное.
Главный бурмасингер поворчал что-то из-за спины непосредственного начальства. Присутствующим показалось, что он это самое начальство как бы сдержанно порицал.
— Противно, — не стал отпираться начальник Тайной Службы. — Не спорю. Но печальная правда состоит в том, что каким бы долговечным ни оказался его высочество Зелг, Тиронга и Кассария проживут дольше. И потому для меня на первый план выходят не личные, а общегосударственные интересы. Вкратце, наше положение таково: никогда, за всю летописную историю Ниакроха, демоны (а также прочие могущественные существа нечеловеческого происхождения) не угрожали нашей стране. Впрочем, ни одной другой тоже. Спросите любого специалиста, сведущего в мистике и магии, и он охотно пояснит вам: насколько демоны опасны любому отдельному человеку, настолько они безопасны человечеству в целом. Ибо мы — залог их нормального, беззаботного существования. Каждый из нас в отдельности не может ни предложить им что-то особенное, кроме своей души, ни отнять необходимое.
А вот кассариец и подобные ему, коих в мире насчитываются единицы, — те рассчитываются с миром всемогущих существ по абсолютно иному счету.
Бэхитехвальд и его нерожденный король, Князь Тьмы, то неведомое, но оттого не менее опасное существо, которое появлялось в замке мессира Зелга, — все они жаждут овладеть могуществом Кассарии. Выпить его. Уничтожить. Вознестись на небывалые высоты. У них свои игры, генерал. Нам не чета.
И граф небрежным движением передвинул на красное поле фигуру окончательно затосковавшего бурмасингера, который как раз открыл рот, чтобы объявить, что сдается.
— Вы проиграли, маркиз, — сказал да Унара. — Ваш замок пал.
— Вижу, — пробурчал Гизонга. — А зачем было вмешиваться?
— Так всегда бывает, — скромно заметил господин Фафут. — Кажется, победа уже в кармане и вдруг — рр-раз! Кто-то обязательно вмешается.
— Вы никогда не задумывались, отчего войны, которые вела Кассария под самым нашим боком, никогда нас не касались? — продолжал невыносимо откровенный граф.
