говорили, что ваш дар проявляется не всегда. Вдруг вы на этот раз ошибаетесь?
– Я заметила, что ты всякий раз после боя чувствуешь слабость, - неожиданно вмешалась Виктория, - Не думаешь ли ты, что это действие меча?
Макс задумался. Действительно, после боя с Серым он был разбитым и усталым. Но кто, скажите, будет бодрым и цветущим, убив человека? Поэтому он огрызнулся:
– А что мне, скакать от радости надо было? Вокруг гора трупов, которые надо прятать, я убил молодого пацана - вот позитив-то! Это, может, тебе не в диковинку, а я, если помнишь, не являюсь великим воином!
– Это-то и пугает…- пробормотал Гольдштейн, - В любом случае, уже, судя по всему, поздно.
К столу подошел трактирщик, который все это время с опаской наблюдал за действиями Гольдштейна, и робко спросил:
– С вами все хорошо?
– Отлично, - ответил Макс, не без ехидства кивнув в сторону Льва Исааковича, - У нашего друга был небольшой приступ падучей.
– Что делается нынче! - посетовал трактирщик, - Больных и юродивых - пруд пруди! А по ночам-то страх какой творится!
– А что тут у вас по ночам? - заинтересовалась Виктория.
Хозяин перекрестился:
– Чудища разные появляются. К моим соседям во двор повадилась какая-то тварь, всю скотину погубила.
– Так может, это хорек, или волк какой-нибудь? - предположил Макс, плохо разбиравшийся в повадках хищников.
– Хорек? Лошадей и коров убил? - усмехнулся хозяин, - А что до волков, так они кровь у скотины не высасывают. Сосед-то утром выходит, глядь - лошадь на пороге конюшни лежит, а в шее дырочка махонькая. На другой день - корова, так всех-то и погубила нежить проклятая.
– Что ж твой сосед не убил душегуба? - возмутилась Виктория.
– Мужики собрались один раз, хотели подкараулить зверя. А как его увидели, вилы побросали и разбежались кто куда. Теперь ночью на двор никого не выманишь.
– Что ж вы там такое увидели? - вступил в разговор Гольдштейн.
– Сам не видал, врать не буду. А только сосед говорит, будто громадная летучая мышь, с человека ростом, во рту клыки с палец длиной, глаза кровью налитые. А морда-то противная-препротивная!
В этот момент из-под стола высунулась голова Роки, расправившегося со своей порцией и решившего попросить добавки.
– Вот такая! - взвизгнул трактирщик, тыча пальцем в дружелюбно оскалившегося пса, и спрятался за стойку.
Все дружно покатились со смеху. Макс давно уже обратил внимание на то, что Роки во Второй грани многие воспринимают со страхом и опаской. Видимо, суеверные местные жители, не зная иных пород кроме дворняг и волкодавов, принимали его за какое-то сверхъестественное существо. И в самом деле, пес своей курносой мордочкой и огромными ушами немного напоминал летучую мышь.
– Так может, и к его соседу такое же чудище приходило? - отсмеявшись, предположил Макс.
Гольдштейн посерьезнел:
– Нет, похоже, это твари из Мрака. Окно открывается все шире. Помните демонов в карьере? Нам надо спешить.
– Чего же мы ждем? - вскочила Виктория.
Напуганный хозяин трактира никак не хотел выходить из-за стойки, на все уговоры и объяснения он только согласно кивал головой, но, похоже, остался при своем мнении. Взять плату за обед он категорически отказался, видимо, мечтая лишь о том, чтобы путники поскорее убрались прочь.
Вскоре на пути перестали попадаться деревни, по обеим сторонам дороги потянулись бесконечные поля. Через несколько часов езды Макс обеспокоенно спросил:
– Где же мы ночевать-то будем?
– В поле, - ответила Виктория.
Макс поежился, вспоминая рассказ трактирщика, после которого спать в открытом поле не улыбалось. Что-то такое крутилось у него в голове, что-то давно прочитанное или виденное в передаче о сверхъестественных явлениях.
– Чупакабра! - наконец воскликнул он.
– Я бы сказал, обыкновенный упырь, - проговорил Гольдштейн.
Перспектива встречи с упырем Макса тоже не вдохновила, и он беспокойно вглядывался вперед, надеясь разглядеть на горизонте хоть какие-нибудь признаки жилья.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда Роки высунул голову из мешка, принюхался и объявил:
– Пахнет дымом и хлебом!
– Значит, рядом деревня, - обрадовалась Виктория.
Пустив коней в галоп, путники поспешили вперед. Вскоре они уже въехали в большое селение, жители которого встретили их с настороженным любопытством. Вокруг собралась целая толпа сельчан. Никто ничего не спрашивал, люди молчали и как будто чего-то ждали. Макс обратил внимание на их одинаковую одежду. Женщины все как одна были наряжены в длинные черные платья с глухой застежкой, подвязанные белыми фартуками. На головах красовались белые же крахмальные чепцы, полностью закрывающие волосы. Мужчины, несмотря на жаркую погоду, щеголяли в черных костюмах и шляпах с обвислыми полями. Их лица покрывали густые бороды.
Из толпы вышел пожилой человек с суровым взглядом пронзительных глаз, и спросил:
– Кто вы и откуда, и что ищете в нашей общине?
Макс спешился и ответил:
– Мы путешественники из Торгового города, просим у вас приюта на ночь.
– С Богом ли в душе вы пришли? - непонятно поинтересовался пожилой.
– Мы пришли с добром, - уклончиво сказал Макс.
– Меня зовут Иеремия, я старейшина общины.
Макс назвал себя и представил остальных.
– Что ж, добрые господа, - сказал Иеремия, - Добро пожаловать в нашу общину. Моя жена накормит вас ужином, а переночевать вы можете в доме для холостяков. Женщин разместят на другой половине, если, разумеется, среди вас нет супружеских пар.
Он окинул неодобрительным взглядом Милану в обтягивающих бриджах для верховой езды и Викторию в охотничьем костюме, и продолжил:
– У нас не принято, чтобы женщины ходили в мужской одежде, это смущает умы молодежи и сеет разврат в неокрепших душах. Пусть добрые девицы переоденутся в платья моих дочерей.
Милана скорчила недовольную гримаску и уже было открыла рот, чтобы высказать все, что она думает по поводу местных нарядов, но вовремя осеклась под предупреждающим взглядом Виктории и послушно пошла с ней куда-то в сопровождении молодой женщины. Действительно, жители общины посматривали на девушек осуждающе.
Иеремия проводил путников к своему дому, который находился в центре селения. Коней расседлали и привязали к коновязи возле дома. Сын старейшины принес им воды и овса. Несчастного Роки пришлось оставить во дворе, так как старейшина пояснил, что собака считается здесь
