И ушла.
От взгляда в унылый потолок голова кружилась еще больше. Инна потянулась за портфелем, взяла учебник биологии.
Шел 283-й год со дня окончания строительства девятнадцатой Башни Цааг, когда Риша назначили главой ведомства ее реконструкции.
Служебные носильщики доставили его домой напоказ всему кварталу. Риш хмурился за полосатыми занавесками, но терпел. Традиции не им заложены, не ему их отменять… во всяком случае, не в первый день назначения.
Паланкин провонял селедкой.
Риш отмахнулся от слуг и рабов, заспешил по узкому темному коридору в покои прадеда и был допущен сразу, растянулся на холодном каменном полу, уткнувшись носом в приступочку для ног патриарха.
– Встань, – скрипуче дозволил прадед. – Ты рад?
– Нет, – замотал головой Риш. – Вовсе нет. Девятнадцатую надо сносить, а не перестраивать. Она мешает всей группе Цааг. Что-то нарушилось, когда построили двадцать шестую, склон ползет, укрепляй его – не укрепляй… Надо убрать девятнадцатую, чтобы стояла вся группа. Если ее не убрать, а перестроить, начнут разрушаться вторая и первая… Неужто никто не видит?
Патриарх Маш прикрыл глаза. Он помнил, как достроили двадцать шестую Башню Цааг. Шестьдесят с лишним лет назад. Маш был молодым мастером на совсем другом участке, но его отпустили, и он прибежал смотреть. Он тогда везде не ходил, а бегал… Дать имя очередной Башне прибыл молодой король под торжественно синими знаменами…
Маш понял, что задремал, только когда проснулся от того, что правнук почтительно, на цыпочках пятится к двери.
– Переоденься, – велел патриарх. – Мы едем к королевскому архитектору. Будешь говорить с ней прямо, как со мной. Скажешь, что думаешь. Она… она поймет. Только говори громче.
Прозвенел звонок на перемену. Инна от неожиданности уронила учебник и полезла за ним под кушетку. Тут вернулась врач и неодобрительно на нее воззрилась.
– Что, полегчало, уже прыгаешь? Ступай на уроки. Физкультуры нет сегодня? Ну так иди.
Инна пролистала учебник страница за страницей. Конечно, там не было ничего, кроме глав и параграфов по биологии. Она и не ждала.
Ну, может быть, самую чуточку…
В девятом они сдавали экзамен по географии, который шел в аттестат.
Необычайно жаркий май манил на улицу – звуками, запахами, прыготней солнечных зайчиков по стенам. Инна, сцепив зубы, сидела за письменным столом и насупленно созерцала стопку книжек: гулять было нельзя, учиться – невмоготу. Наконец с тяжким вздохом она открыла учебник на заложенной вкладке с таблицами.
…После ей не единожды казалось, что картинка была цветная, хотя на самом деле это была гравюра. Резкие точные линии, штриховая проработка теней. Панорама Башен открывалась как бы с птичьего полета, весь передний план занимала первая Башня, квадратная и приземистая, неуклюжая; за ее плечами вырастали вторая и шестнадцатая, и дальше, дальше, весь строительный ансамбль, раскинувшийся на трех великих холмах, был изображен безымянным резчиком отчетливо и вдохновенно… Цифры, означающие нумерацию Башен, были прорисованы в кружочках у подножий, но когда Инна пригляделась, пытаясь сообразить, как же она их понимает, если они ни на что не похожи, смысл рассыпался на черточки и собрался уже во что-то другое.
Динга сопела, морщила лоб, окунала деревянное стило в пузырек с соком чернильных ягод, хмурила густые брови – отчего становилась похожей на ту самую свою прапра и так далее бабку, о которой велено было написать сочинение для перехода со второй ступени на третью, – но чистый лист бумаги перед девочкой украшала лишь клякса в правом верхнем углу. Ни буквы, ни словечка.
Кто-нибудь мог бы решить, что Динге мешает незнание. Ничего подобного. Жизнеописание первой женщины-архитектора Башен Динга знала наизусть. Только оно ей не нравилось. То есть ей не нравились некоторые обстоятельства судьбы матриарха Зеры… если бы судьбу Зере писала она, кое-что сложилось бы иначе.
Девочка решительно макнула высохшее стило в чернила. Пусть будет так!
«Маш и Зера мечтали пожениться… – поползли по бумаге неровные упрямые буковки, словно цепочка муравьев, доставляющих домой добычу, – …но их разлучили. Зера уехала в Бераг учиться на архитектора, Маш остался ее ждать. Они были послушны воле патриархов, и вот патриарх семейства Эшзег решил, что Зеру пора выдать замуж, а патриарх семейства Нокра решил, что Маш должен взять жену, и каждому из них подобрали пару…»
Динга стукнула кулачком по столу. Она знала, что следует написать дальше. «Маш и Зера продолжали любить друг друга, но они покорились решению старших…» Как, ну как они могли?!
Упрямо сошлись на переносице фамильные брови. Побежали быстрее неровные буквы, складываясь в кривые строчки, ведущие к цели.
«…но была их любовь сильнее, чем запреты и предписания. Зера тайком приехала к Машу, и была у них ночь любви, и когда Зера выходила замуж за нелюбимого, она была уже беременна сыном Маша…»
– Да что ты пишешь такое?! – ахнула за плечом Динги бабушка. – Кто тебя подучил опозорить предков?! Стыд-то какой, стыд!!! Дай сюда немедленно! Отдай, пока никто не увидел!
Стоя в углу, носом в паутину, Динга счастливо улыбалась. Домовой паук нервно удрал от нее повыше и взялся плести там новую сеть.
– Я ничего не испорчу, – пообещала ему девочка. – Я знаю, как надо.
Но паук не услышал – а может, услышал, но не поверил.
В лето окончания школы с Инной случилась первая любовь – как случается снегопад или ливень, стихийно и в чем-то даже безлично. Сережа был старше, учился в физкультурном институте. Они ходили повсюду, держась за руки – ухитрялись смотреть кино, не разнимая рук, и есть мороженое, не разнимая рук. «Покровские ворота», «Влюблен по собственному желанию», «Одиноким предоставляется общежитие», ей казалось, что влюблены все вокруг… Пломбир, эскимо, крем-брюле в вафельных стаканчиках, тающая сладость на губах… Однажды они, не разнимая рук, валялись на продавленной кровати в общаге, и как при этом Сережа умудрился снять с нее трусики, Инна даже не поняла – но ни о чем из произошедшего не жалела. Пользуясь летним отсутствием соседа по комнате, они с Сережей до сентября занимались любовью, лишь перебравшись с кровати на пол – вместе с матрасом. По подоконнику топтались голуби, ворковали, прилетали и улетали, хлопая крыльями; в форточку было видно небо, синее, как королевские знамена в мире Башен. Объявившийся в сентябре сосед долго ругался, что Сережа позволил голубям сплошь загадить подоконник.
С наступлением осени их сезонная любовь тихо увяла, а Инна пошла работать секретаршей в унылую производственную контору. Серое здание, проходная с вертушкой, слишком яркие лампы дневного света, которые монотонно гудят на пределе слышимости – гудение становится привычным, его не замечаешь, но в сон от него клонит еще сильнее… Бумажки, бумажки, накладные, докладные… Пытаясь бороться со сном, Инна закончила курсы машинописи. Пришлось проститься с маникюром – «Ятрань» требовала уверенного, жесткого удара. Металлический лязг печатной машинки вскорости тоже стал привычен и больше не спасал от дремы… Однажды Инна вынула только что перепечатанную страницу и…
Они были друзьями, Эш-Зег и Нок-Ра. Вспыльчивый, упрямый Эшзег – и могучий Нокра, надежный как скала и примерно такой же разговорчивый. Караван шел на запад, злое рыжее солнце жгло им бритые затылки по утрам и слепило глаза к вечеру. Караван рабов шел на запад – но Эшзег решил, что им нужно на восток.
Не прошло и трех дней, как рабы взбунтовались. Напрасно надсмотрщики кромсали иззубренными мечами воздух и плоть – их стоптали толпой. Каждый дорого продал жизнь, за одного надсмотрщика в зубы Костлявому Зверю отправились шестеро рабов – но Эшзег, зачинщик бунта, счел обменный курс удовлетворительным. Вернувшись в только что пройденный поселок, бунтари совершили еще один обмен – жизнь жителей, за вычетом двоих ретивых стражников, на два часа работы кузнеца с подмастерьями. Вечный Меняла по ту сторону Неба ухмыльнулся, кивнул благосклонно – и бывший караван потерялся в холмах и оврагах, люди раскатились как бусины, когда порвалась державшая их вместе цепь.
