не удалось, поскольку с тех пор их никто не встречал.
После победы над Оплотом золотые и серебряные драконы улетели на свои Драконьи Острова, и каждый из них унес с собой часть пепла, оставшегося от тотема, чтобы похоронить останки собратьев на родине. Они забрали весь пепел, несмотря на то что к нему был примешан также прах красных, синих, белых, зеленых и черных драконов, — ведь, в конце концов, и они были драконами Кринна.
— А что будешь делать ты? — спросил Герард Мирроара. — Вернешься в Цитадель Света?
Герард, Одила и Мирроар стояли с наружной стороны Западных Ворот и наблюдали за восходом солнца на следующее утро после битвы. Рассветное небо было расцвечено всеми возможными красками — от алой и оранжевой до пурпурной и почти черной. Серебряный дракон смотрел на них так внимательно, словно мог видеть их в своей душе.
— Отныне Цитадель не нуждается в моей защите, — ответил он. — Мишакаль собирается основать новый Храм. Что касается меня, то я и мой наездник решили объединиться.
Герард изумленно взглянул на Одилу. Соламнийка кивнула.
— Я покидаю Рыцарство, — сказала она. — Повелитель Тесгалл уже принял мою отставку. Так будет лучше, Герард: наши рыцари не смогут чувствовать себя спокойно, пока я остаюсь в их рядах.
— И чем же ты займешься? — поинтересовался Герард, никак не ожидавший подобной развязки.
— Владычица Тьмы мертва, — сказала Одила, нахмурившись, — но сама Тьма осталась. Минотавры захватили Сильванести. Они на этом не остановятся. Поэтому нам с Мирроаром не до отдыха. — Она потрепала дракона по шее. — Слепой дракон и прозревшая благодаря ему женщина — хорошая команда, не правда ли?
Герард улыбнулся.
— Если ты направляешься в Сильванести, то мы наверняка встретимся: я хочу попытаться наладить отношения между рыцарями и эльфами.
— Ты действительно думаешь, что Совет Рыцарей согласится помочь эльфам вернуть их родину? — усмехнулась Одила.
— Не знаю, — вздохнул Герард, — но клянусь, что заставлю их обсудить это со всей надлежащей серьезностью. Однако сперва я должен исполнить свой долг. На одной из усыпальниц в Утехе сломан замок. Я обещал починить его.
Наступило тяжелое молчание: они слишком много не успели сказать друг другу. Мирроар расправил крылья, и Одила поняла его намек.
— До свидания, Синеглазый, — съехидничала она на прощание.
— Скатертью дорога, — не остался в долгу Герард.
Одила приблизилась к рыцарю и поцеловала его в щеку.
— Будешь купаться нагишом в реке, не забудь позвать меня.
Она села на своего дракона, и они взмыли к облакам.
Одила помахала Герарду рукой. Он ответил ей, а потом еще долго стоял и смотрел в небеса — туда, где растворилась маленькая серебряная точка.
И еще одно прощание состоялось в тот день — прощание, которому было суждено длиться целую вечность.
Склонившись над бездыханным телом Сильванеша, Паладайн закрыл его изумленные глаза и сложил ему руки на груди.
Бог устал. Он плохо чувствовал себя в своем новом теле, подверженном не только болям и всевозможным нуждам смертных, но и силе владевших им эмоций: жалости и печали, гнева и страха... Вглядываясь в лицо молодого эльфийского короля, Паладайн видел, сколь жестоко радужные надежды юности были перечеркнуты лживыми обещаниями, сбившими его с пути. Он немного отдохнул, вытер пот со лба и все думал о том, как же, снедаемый такой тяжкой скорбью, Сильванеш все-таки смог бороться. Бороться один...
Кто-то дотронулся до плеча Паладайна. Он обернулся: у него за спиной стояла прекрасная Богиня, окутанная облаком света. Она улыбнулась ему печальной улыбкой, и радуга невольных слез блеснула в ее глазах.
— Я отнесу тело короля его матери, — предложила она.
— Эльханы уже не было здесь, когда он погиб, не так ли?
— Нет, она бы этого не вынесла. Мы вовремя освободили всех, кого Такхизис насильно перенесла сюда посмотреть на ее триумф. В момент смерти сына Эльхана была уже далеко.
— Скажи ей, — попросил Паладайн, — что он умер как герой.
— Скажу, любимый.
Губы, мягкие как перышко, прикоснулись к его губам.
— Ты никогда не познаешь одиночества, — пообещала Мишакаль. — Я всегда буду с тобой, муж мой.
Больше всего на свете Паладайну хотелось, чтобы это было действительно так, но пропасть, которая пролегла между ними, неумолимо росла. Мишакаль оставалась на залитом солнцем берегу, а он бился среди бушующих темных волн, и они уносили его все дальше и дальше в открытое море.
— Что сталось с душами мертвых? — спросил он.
— Они свободны, — ответила Мишакаль отдалявшимся голосом — Паладайн уже едва его слышал, — и теперь могут продолжить свое странствие.
— Когда-нибудь и я присоединюсь к ним, любимая.
— В тот день я выйду встретить тебя, — донеслось до него.
Тело Сильванеша вспыхнуло серебряным светом и исчезло.
А Паладайн еще долго сидел на пустой темной арене. Затем он покинул осиротелый Храм и шагнул в новый для него мир. Один.
Дети Богов — Нутари, Лунитари и Солинари — вошли в бывший Храм Сердца. Мертвый маг Даламар сидел на скамейке, устремив невидящий взгляд в пустоту.
Боги Магии встали перед заброшенным алтарем.
— Пусть Рейстлин Маджере выйдет вперед.
Маг появился из тьмы. Край его черного бархатного одеяния волочился по янтарным осколкам, которые все еще лежали на полу, ибо не нашлось никого, кто осмелился бы прикоснуться к остаткам проклятого саркофага, удерживавшего в плену Золотую Луну. Рейстлин прошелся по ним и обратил их в пыль.
Он нес на руках тело, завернутое в белое покрывало.
— Твой дух освобожден, — строго сказал Солинари. — Твой брат ожидает тебя. Ты обещал покинуть мир и теперь должен выполнить свое обещание.
— Я не собираюсь задерживаться здесь, — ответил маг. — Мой брат ждет меня, как и все мои бывшие друзья.
— Почему бывшие? Они забыли тебя?
— Нет, это я их забыл, — вздохнул Рейстлин. — Но это наше дело. — Он взглянул на тело, которое держал на руках. — А вот это — ваше.
Он опустил тело племянника к ногам Богов и, откинув капюшон, посмотрел в глаза трем близнецам.
— Я прошу вас о последней милости. Воскресите Палина. Верните его семье.
— А зачем нам это делать? — поинтересовалась Лунитари.
