лабораторию, и облизал сухие губы, словно долго блуждавший по пустыне путник, который нашел наконец холодную воду, чтобы утолить жгучую жажду.
Посмотрев на Рейстлина, он увидел себя, словно в зеркале, стоящим в черной мантии перед верховным магом.
– Какие... Какие у тебя планы, дядя? – хрипло спросил Палин.
– Все очень просто. Как я сказал, у меня было много лет, чтобы разобраться в своих ошибках. Мое честолюбие было слишком велико. Я посмел стать богом, чего смертным не полагается делать. Об этом мне напоминала каждое утро Темная Королева, разрывая мою плоть когтями.
Губы Рейстлина изогнулись, глаза блеснули, а тонкая рука сжалась при воспоминании о муке, больно обхватив кисть Палина.
– Я усвоил урок, – горько сказал Рейстлин. – Я умерил свое честолюбие. Я больше не буду стараться стать богом. Мне будет достаточно мира. – Ухмыльнувшись, он похлопал Палина по руке. – Нам будет достаточно мира, сказал бы я.
– Я. – Слова застряли у Палина в горле. Он был смятен, напуган и дико взволнован. Взглянув на дверь, он почувствовал, что тень надвигается на его сердце. – Но Королева? Разве мы не закроем Дверь?
Рейстлин покачал головой:
– Нет, ученик.
– Нет? – Палин посмотрел на Рейстлина с тревогой.
– Нет. Это будет мой подарок для нее, чтобы доказать мою преданность, – доступ в мир. А мир будет ее даром мне. Она будет править здесь, а я... буду служить. – Губы Рейстлина сжались в безрадостной усмешке.
Чувствуя ненависть и гнев в ослабевшем теле, Палин задрожал.
– Брезгуешь, племянник? – презрительно усмехнулся Рейстлин, отпуская руку Палина. – Разборчивость не поднимет к власти...
– Ты сказал мне, чтобы я говорил правду. – Палин отпрянул от Рейстлина, с облегчением чувствуя освобождение от горячего прикосновения, но в то же время, непонятно почему, желая ощутить его вновь. – И я скажу.
Я боюсь! За нас обоих! Я знаю, что я слабый... – Он склонил голову.
– Нет, племянник, – тихо сказал Рейстлин, – не слабый, а только молодой. И ты всегда будешь бояться. Я научу тебя владеть своим страхом, использовать его силу. Заставлять его служить тебе, как ничто другое.
Палин увидел, что лицо дяди выразило бесконечную нежность. Образ юноши в черной мантии померк в блестящих золотистых глазах, сменившись жгучим желанием, жаждой любви. Теперь Палин сжал руку Рейстлина.
– Пойдем домой! Комната, которую отец приготовил для тебя, по- прежнему там, в трактире. Мама сохранила дощечку со знаком волшебника на ней. Она спрятана в ящичке из палисандрового дерева, но я ее видел. Как часто я держал ее и мечтал об этом! Пойдем домой! Научи меня тому, что знаешь! Я буду почитать и уважать тебя! Мы сможем путешествовать. Покажи мне чудеса, которые видел сам...
– Домой. – Рейстлин так произнес это слово, словно пробовал его на вкус. – Домой. Я тоже часто мечтал об этом, – глаза обратились на стену, призрачно блестя, – особенно с приходом рассвета... Да, племянник, – улыбнулся Рейстлин, – думаю, что поеду домой вместе с тобой. Мне нужно время, чтобы отдохнуть, восполнить силы, избавиться от... старых мечтаний.
Палин увидел, как темнеют глаза Рейстлина от воспоминания о боли.
Кашляя, Рейстлин оперся на руку племянника. Палин осторожно помог Рейстлину подойти к креслу. Жезл Палин прислонил к стене. Устало опустившись в кресло, чародей жестом попросил Палина налить еще вина.
– Мне нужно время... – продолжал он, смочив губы вином. – Время, чтобы обучить тебя, мой ученик. Время, чтобы обучить тебя... и твоих братьев.
– Моих братьев? – удивился Палин.
– Конечно, мальчик. – Рейстлин посмотрел на Палина с усмешкой. – Мне нужны генералы для моих легионов. Твои братья будут идеальными...
– Легионов?! – воскликнул Палин. – Я не это имел в виду! Ты должен вернуться домой и жить с нами в мире и спокойствии. Ты заслужил это! Ты пожертвовал собой ради мира...
– Я? – оборвал Рейстлин. – Я пожертвовал собой ради мира? – Верховный маг захохотал страшным, ужасающим смехом, от которого тени в лаборатории бешено заплясали, как дервиши. – Это то, что они обо мне сказали? – Рейстлин смеялся, пока не задохнулся. Приступ кашля сильнее, чем до этого, обрушился на него.
Палин беспомощно смотрел, как дядя корчится от боли. Палин все еще слышал издевающийся смех, звенящий в ушах. Когда приступ прекратился, Рейстлин вздохнул и слабым движением руки подозвал племянника ближе.
На платке, на дядиных руках и мертвенно-бледных губах была кровь.
Отвращение и ненависть поднялись в Палине, но он подошел ближе, вынуждаемый ужасными чарами преклонить колени перед дядей.
– Знай, Палин! – с усилием, чуть слышно прошептал Рейстлин. – Я пожертвовал собой... собой... ради... себя! – Откинувшись на спинку кресла, он вздохнул. Дрожащей, испачканной в крови рукой он схватился за белую мантию Палина. – Я видел... чем я должен... стать... если одержу победу. Ничем! Это... был... конец. Выродиться... в ничто. Мир... мертв.
Этим путем, – его рука слабо указала на стену и ужасный бассейн, глаза лихорадочно сверкнули, – был... все-таки... шанс для меня... вернуться...
– Нет! – закричал Палин, пытаясь вырваться из рук Рейстлина. – Я не верю тебе!
– Почему нет? – Рейстлин пожал плечами, голос его окреп. – Ты сам говорил им. Не помнишь, Палин? «Человек должен ставить магию на первое место, а мир – на второе...» Так ты сказал им в Башне. Мир значит для тебя не больше, чем для меня! Никто не имеет значения – ни братья, ни отец! Магия! Власть! Это все, что значит что-нибудь для тебя и меня!
– Я не знаю! – Руки Палина вцепились в Рейстлина. – Я не могу думать! Отпусти меня! Отпусти... – Руки его бессильно упали, он спрятал лицо в ладонях. Слезы брызнули из глаз.
– Бедный мой, – сказал Рейстлин. Положив ладонь на голову Палина, Рейстлин нежно гладил каштановые волосы.
Палин плакал. Он был один, совсем один. Ложь, все лгут! Все лгали ему – отец, маги, мир! Что же имело значение, в конце концов? Магия. Это все, что у него было. Дядя прав. Жгучее прикосновение тонких пальцев, мягкая черная бархатная мантия, мокрая от его слез, запах розовых лепестков и пряностей... Это будет его жизнью... Это да горькая пустота внутри, пустота, которую весь мир не сможет заполнить...
– Плачь, Палин, – тихо сказал Рейстлин. – Плачь, как когда-то плакал я, очень давно. Потом ты. поймешь, как понял я, что это бесполезно.
Никто' не услышит, как ты рыдаешь один в ночи.
Палин поднял заплаканное лицо.
– Наконец-то ты понимаешь, – улыбнулся Рейстлин. Он убрал мокрые волосы с лица Палина. – Возьми себя в руки, мальчик. Нам пора идти, пока не пришла Темная
