насмерть забил кочергой буквально в двух шагах от резного стола летописца.
Вот и сейчас Мастер работал, не обращая внимания на возню, сопение и шаркающие шаги в коридоре, и оторвался от летописи лишь тогда, когда Бертрем, вошедший в кабинет, загородил ему свет.
Лишь тогда Астинус поднял голову и нахмурился.
И Бертрем, который, не дрогнув, одолел вооруженного до зубов врага практически голыми руками, побледнел и попятился, не прекращая своего отступления до тех пор, пока луч солнца снова не упал на лист пергамента.
Астинус как ни в чем не бывало снова склонился над книгой.
— В чем дело? — сухо осведомился он, не поднимая головы.
— К тебе — Карамон Маджере и с ним…кендер. Они хотят повидаться с тобой, Мастер.
В голосе Эстетика слышалось смятение. Даже если бы демон из Бездны явился в Библиотеку и потребовал свидания с Астинусом — и тот не испугал бы Бертрема так сильно, как кендер (если, конечно, это был бы не огненный демон).
— Проводи их ко мне, — кивнул Астинус.
— Обоих?! — потрясение спросил Бертрем. Астинус снова поднял голову, и его лоб покрылся глубокими морщинами.
— Надеюсь, драконид не повредил тебе слух, Бертрем? — спросил он. — А может, тебя случайно стукнули по голове?
— Н-нет, Мастер… — Бертрем покраснел и, пятясь, выскочил из кабинета, едва не запутавшись в своей длинной рясе.
— Карамон Маджере и…и Тассельхоф Сын Соседа! — неуверенно объявил он, снова появляясь на пороге кабинета хрониста минуты полторы спустя.
— Тассельхоф Непоседа, — представился кендер, протягивая Астинусу маленькую ладошку, которую историк серьезно пожал.
— А ты — Астинус Палантасский, — продолжил Тас, и его хохолок затрепетал от восхищения. — Мы с тобой уже встречались, но ты, наверное, меня не помнишь, потому что этого, видишь ли, еще не произошло. А теперь, если задуматься как следует, не произойдет вовсе. Я правильно говорю, Карамон?
— Не произойдет, — подтвердил гигант, и Астинус пристально посмотрел на него.
— Ты совсем не похож на своего брата, — сказал летописец. — Во всяком случае, не так, как должны быть похожи близнецы. Впрочем, — спокойно прибавил он, — Рейстлину пришлось пройти через страшные испытания, которые повлияли на его облик и образ мыслей. И все же в твоих глазах есть что-то от него…
Астинус задумчиво нахмурился. Он никак не мог понять, что происходит, а на всем Кринне не могло произойти ничего такого, что было бы недоступно его уму.
Как следствие, историк не на шутку разозлился.
Астинус выходил из себя чрезвычайно редко. Как правило, одного его раздраженного слова бывало достаточно, чтобы все Эстетики в панике забегали по коридорам Библиотеки, однако на сей раз он был рассержен по-настоящему. Седые брови встопорщились, губы плотно сжались, а в глазах появилось такое выражение, что кендер принялся озираться по сторонам в поисках неотложного дела, сославшись на которое он мог бы как можно скорее удалиться, не теряя достоинства.
— Ну, в чем дело?! — Хронист хватил ладонью по столу с такой силой, что перья в стакане подпрыгнули, чернила расплескались, а ожидавший снаружи Бертрем ринулся прочь со всей возможной скоростью, какую позволяли ему развить сваливающиеся с ног мягкие сандалии и длинный подол рясы.
— В тебе есть какая-то тайна, Карамон Маджере, а для меня нет и не может быть никаких тайн. Я знаю все: что, где и как происходит, мне известны мысли каждого живого существа на Кринне и все их тайные желания. Почему же я ничего не могу прочесть по твоим глазам, Карамон Маджере?
— Тас уже сказал тебе, — невозмутимо отозвался Карамон. С этими словами он полез в дорожную сумку, которая висела у него через плечо, достал оттуда огромный переплетенный в кожу фолиант и бережно опустил его на стол перед летописцем.
— Это моя книга! — воскликнул Астинус и нахмурился еще сильнее. Он сидел за столом мрачнее тучи, а следующую свою фразу почти прокричал:
— Откуда она взялась? Ни одна из моих книг не может покинуть пределов Библиотеки без моего ведома. Бертрем…
— Взгляни на дату.
Астинус смерил Карамона яростным взором, затем бросил беглый взгляд на дату на переплете и открыл было рот, чтобы снова окликнуть Бертрема, однако что-то остановило его. Крик замер на губах историка, так и не родившись, а глаза удивленно расширились. Наконец он поднял голову, посмотрел на Карамона и снова принялся разглядывать дату.
— Так вот оно что…Я вижу в твоих глазах будущее.
— Будущее, которое записано в этой хронике, — торжественно подтвердил Карамон.
— И мы действительно там побывали! — поддакнул Тассельхоф, подпрыгивая на месте. — Хочешь, я расскажу? Это совершенно невероятная история. Мы, видишь ли, вернулись из прошлого в Утеху, только она совсем не была похожа на прежнюю Утеху. Откровенно говоря, я думал, что нас занесло на луну, потому что, когда Карамон включал магическое устройство, я нечаянно подумал: как хорошо было бы побывать на луне. Только это была не луна, просто…
— Тише, Тас, — ласково сказал Карамон. Положив руку кендеру на плечо, он медленно двинулся в сторону выхода. Кендер, которого неумолимая ладонь Карамона толкала в том же направлении, обернулся у самого порога и крикнул, приветливо помахивая рукой:
— До свидания, Астинус! Буду рад встретиться с тобой после…то есть до…Ну в общем, еще раз.
Но Астинус не слышал и не видел его. День, когда он получил от Карамона Маджере толстый том, стал единственным днем в истории Палантаса, которому был уделен лишь один коротенький абзац:
«Сегодня, в два часа пополудни, Карамон Маджере принес мне Хронику Крита», том ММСХL. Этот том, который написан моей рукой, я никогда не писал и не напишу».
Похороны Элистана для жителей Палантаса превратились в отпевание их прекрасного города. Церемония, согласно последней просьбе жреца, началась на восходе солнца, и на нее явились все жители — молодые и старые, богатые и нищие. Даже раненых — тех, кто не мог двигаться самостоятельно, — принесли на самодельных носилках и уложили на обожженной траве лужаек вокруг храма.
Среди раненых был и Даламар. Когда Танис и Карамон привели темного эльфа и усадили его под опаленными осинами, никто не проронил ни звука: вот уже несколько дней в городе циркулировали упорные слухи о том, что молодой маг сражался с самой Темной Госпожой — как называли Китиару — и победил ее, после чего воинство Повелительницы Драконов разбежалось. Элистан хотел быть похороненным в своем храме, но от величественного сооружения остались одни закопченные мраморные стены. Амозус не раз заводил речь о своем фамильном склепе, но Крисания отклонила его великодушное предложение. Она помнила, что Элистан обрел свою веру в рабском труде, в подземных каменоломнях Пакс Таркаса, и потому распорядилась — а она, как Посвященная Паладайна, стала официальной главой Братства — положить Элистана в одну из глубоких пещер под основанием храма, которые раньше использовались как кладовые.
Это решение многих повергло в шок, но никто не осмелился ни
