„Но мы не дамы“, — сказал я, подумав, что нам нужно быть честными, — „Но вот положение у нас крайне затруднительное, так что я думаю, что это засчитывается, не так ли?“
Оуэн стоял перед могилой Хумы. Он все еще казался сбытым с толку и подозрительно смотрел на нас — возможно, потому что мы не были дамами. В смысле, что это было бы не очень-то здорово, но уж это не наша вина.
„И еще здесь Копья“, — сказал я, указывая туда, куда мы их бросили, — „только они не…“
„Копья!“ — выдохнул Оуэн и неожиданно, как будто Солинари свалилась прямо с небес и осветила рыцаря, его доспехи засветились, засветились серебром, а сам он был таким красивым и сильным, что я удивленно уставился на него. „Вы нашли Копья!“
Он вложил в ножны меч и заторопился к тому месту, куда мы указывали. Увидев два Копья, лежащих на полу в свете луны, Оуэн что-то громко вскрикнул (я не понял, что именно) и упал на колени.
Спустя некоторое время он сказал (на этот раз я его понял), — „Слава Паладайну. Эти Копья — настоящие, такие же, как и то, каким Хума сражался с Владычицей Тьмы. Я видел изображения, вырезанные снаружи Храма“.
Он поднялся на ноги и встал перед нами. „Теперь я верю, что вы говорите правду. Вы хотели принести эти Копья Лорду Гунтару, не так ли, Господин Маг? А Владычица Тьмы наложила заклятье, что бы помешать вам“.
Фисбен весь раздулся от гордости, когда его назвали Господином Магом, и я увидел, что он смотрит на меня, чтоб увидеть, заметил ли я это. Конечно же, я заметил. Я был очень рад за него, потому что в основном его называют по-другому и не очень-то вежливо.
„Ну, мм, да“, — сказал он, пыхтя, прихорашиваясь и приглаживая свою бороду. „Да, именно так. Отнести Копья Лорду Гунтару. Мы должны отправляться прямо сейчас“
„Но ведь Копья не…“, — начал я.
„Светятся“, — перебил Фисбен, — „Копья не светятся“.
Ну, и до того как я хотел заметить, что Копья не только не светятся, но еще и не работают, Фисбен перевернул вверх дном одну из моих сумочек, из-за чего все мои ценные и полезные мелочи, собранные по всему миру высыпались на пол. К тому времени, как я все сложил обратно, проверил, удивляясь, откуда же это у меня несколько вещиц, которых я не мог вспомнить, Фисбен и Оуэн уже собрались уходить.
Оуэн держал Копья в руке — я еще не говорил, что он очень сильный? В смысле нам пришлось таскать их вдвоем с Фисбеном, а он держал сразу оба без каких-либо затруднений.
Я спросил про это у Фисбена, на что тот ответил, что это почет и уважение дают ему такую необыкновенную силу.
„Почет и уважение. Мы позаботимся об этом, раз уж мы вместе“, — пробормотал Фисбен, и мне показалось, что я снова вижу его лукавый взгляд.
Сэр Оуэн Глендовер попрощался с Хумой и был очень расстроен, что ему приходится покидать Усыпальницу.
„Не волнуйся“, — объяснял я ему — „Если ты не разрушишь заклятье — мы вернемся сюда“.
„Да все в порядке, он его уже разрушил“, — сказал Фисбен и мы вышли за дверь, под свет луны.
Вот тогда-то я и понял, что там БЫЛ лунный свет. (Помнишь, я говорил тебе, что попозже объясню, когда придет время, так вот, оно наступило). Туман ушел, и мы могли видеть Стражей и Входной Мост, а позади нас Гора Серебряной Драконицы. Оуэн был так поражен, что мы не могли стащить его с места. Но Фисбен напомнил ему, что Копья — „спасение людей“ и это заставило рыцаря сдвинуться.
У него была лошадь, но он каким-то образом ее упустил. Он сказал, что когда мы доберемся до обжитых земель, то найдем других лошадей, и это поможет нам быстрее добраться до Лорда Гунтара.
Я подумывал о том, что Фисбен может доставить нас туда намного быстрее, если захочет произнести заклинание. Потом я подумал, что благодаря заклинаниям Фисбена, а все на это указывало (особенно мои брови), мы можем оказаться прямо в центре Горячих Источников. Возможно, Фисбен подумал о том же, так и он ничего не сказал. Вот так мы и отправились. Оуэн — с Копьями, я — со своими сумочками, и Фисбен — с какой-то мелодией.
И, слава всем богам, мы НЕ вернулись в Усыпальницу Хумы.
Обращу твое внимание на то, что это не моя вина, что мы пришли в Пустошь. У меня была карта, и я говорил Фисбену и Оуэну, что мы идем не туда. (Карта была отличной — а если Приморский Тарсис и окружил себя сушей, то не понимаю, в чем тут моя-то вина).
Была ночь. Мы брели по горам, когда пришли к ущелью. Я сказал Фисбену, что нам нужно идти налево. Это вывело бы нас из гор, и мы направились бы к Санкристу. Но Фисбен посмеялся надо мной и сказал, что моя карта устарела (устарела!), а Оуэн Глендовер поклялся, что он скорее сбреет себе усы, чем послушается совета от кендера. (довольно безопасная клятва, если учесть, что сбривать-то и нечего). И это после того, как он блуждал в Долине Туманов, и даже не знал, где находился.
Он сказал, что нам стоит подождать утра, и, когда взойдет солнце, мы определимся, куда нам идти, на что Фисбен ответил, что он нутром чует, что солнце утром не взойдет, и, представь себе, он был прав. Солнце не взошло или же если оно и взошло, то мы это пропустили этот момент из-за снега и тому подобное.
Короче, мы повернули направо, хотя должны были повернуть налево, и в результате оказались в Пустоши и увязли в приключение, только про приключение — попозже.
Я могу рассказать от тех днях, что мы провели, скитаясь по горам в снегу, но, по правде говоря, это не очень интересно… если не считать того, что Фисбен как-то ночью случайно растопил наше снежное убежище, когда пытался читать свою книгу заклинаний при свете магической свечи, которая оказалась больше магической чем свечей. (Я вынужден был следить за фитилем).
Еще одна история — это путешествия вместе с Оуэном Глендовером. Мне начал нравиться этот рыцарь. Он сказал, что не возражает против путешествия вместе со мной. (тебе это, может, и показалось бы и не совсем вежливо, но это было больше, чем я ожидал).
„Возможно“, — сказал он — „это из-за того, что у меня не так много ценных вещей, которые я могу потерять“.
Не совсем понял последнюю часть, особенно после того, как он потерял то, что он назвал самым ценным имуществом: небольшой, очень красивый портрет его жены и сына, который хранился в небольшой кожаной сумочке, которая была под его доспехами, под сердцем.
Он обнаружил, что потерял его как-то ночью, когда мы отдыхали под снежным навесом (один такой Фисбен и растопил) и мы все стали очень усердно разыскивать этот портрет. И когда Оуэн сказал что вывернет меня наизнанку (или же наоборот, вовнутрь), если я не отдам портрет обратно, Фисбену посчастливилось найти его в кармане моей рубашки.
„Вот видишь“, — сказал я, протягивая портрет Оуэну — „Сохранил его от сырости“.
Он даже не оценил это. На минуту я подумал, что он собирается сбросить меня с горы, и, похоже, он тогда думал то же самое. Но, спустя какое-то время он успокоился, особенно после моих слов о том, что дама на портрете — одна из самых красивых дам, каких я только видел, после Тики, Лораны и, конечно, одной знакомой кедерши, которая навсегда останется в моем сердце. (Если я вспомню, то потом расскажу тебе).
Оуэн вздохнул и сказал, что сожалеет о том, что накричал на меня, и что на
