туда, где стояла Накойя: прямо перед носилками, украшенными цветами. «О, еще хотя бы минуту!» — мысленно взмолилась Мара. Но медлить она не смела. Без посторонней помощи поднявшись на ноги, Мара вернулась на носилки и жестом дала понять, что готова. Накойя приказала выступать. Рабы сняли с глаз повязки; начиналось прохождение процессии невесты. Гвардейцы, выстроенные рядами по краю сада, все как один повернулись и отсалютовали своей госпоже, когда носильщики подняли шесты на плечи и мерным шагом начали движение к церемониальному помосту.
Босые ноги рабов беззвучно ступили на изразцовый пол парадного зала господского дома. Кейок и Папевайо, ожидавшие у входа, пропустили носилки вперед, а затем пошли за ними, строго соблюдая положенное расстояние. Слуги, толпившиеся в дверных проемах вдоль всего зала, разбрасывали на пути процессии цветы, которые должны были принести их госпоже радость и здоровье. Вдоль стен, в промежутках между дверьми, стояли воины, и в их салюте легко угадывалось нечто более глубокое и сильное, чем обычная дань преданности и почитания. Как видно, кое-кто из них пытался совладать с подступающими слезами: об этом красноречиво свидетельствовал блеск увлажнившихся глаз. Эта женщина стала для них не просто правящей госпожой; в глазах тех, кто испытал безрадостную долю серых воинов, Мара была дарительницей новой жизни, о какой они не смели и мечтать. Даже передоверив их преданность своему супругу, она навсегда сохранит за собой их любовь.
Перед закрытыми дверями церемониального зала носильщики остановились. Две девушки, посвятившие себя служению Чококану, прикололи к головному убору Мары несколько разноцветных покрывал и вложили ей в руки венок, сплетенный из лент, перьев шетры и тайзовой соломки; то был символ неразрывной связи между духом и плотью, землей и небом, а также между мужем и женой. Мара лишь едва придерживала венок, опасаясь, что от вспотевших ладоней на шелковых лентах останутся следы. Коричневые с белым перья шетры подрагивали, выдавая невольный трепет молодой невесты; тем временем к носилкам приблизились и встали вокруг Мары четыре девушки в изысканных одеяниях. Все они были дочерями властителей, союзников Акомы, подругами детства Мары. Сегодня они все, как в добрые старые времена, так и светились дружелюбием, хотя их отцы по политическим соображениям несколько отдалились от Акомы. Однако лучезарные улыбки девушек были не в силах облегчить тяжесть, угнетавшую душу, и прогнать мрачные предчувствия. Да, она явилась в парадный зал как властвующая госпожа Акомы, но выйдет отсюда как жена Бантокапи, как все прочие женщины, не облеченные наследственной властью… Теперь ее назначение будет состоять лишь в заботах о чести, удобствах и приятной жизни для мужа-господина. Когда завершится краткая церемония перед семейным камнем натами в священной роще, у нее не останется никакого ранга или титула, помимо тех, что она получит по милости супруга.
Кейок и Папевайо взялись за деревянные кольца дверей и потянули их в стороны. Расписные створки беззвучно скользнули по желобкам, открыв широкий проход. Прозвучал удар гонга. Музыканты заиграли на тростниковых свирелях и флейтах; носильщики двинулись вперед. Мара моргнула, борясь со слезами. Но голову она держала высоко, помня, что на нее устремлены глаза самых знатных вельмож Империи и их родичей. Теперь уже никто из смертных не был властен воспрепятствовать церемонии, которая соединит ее судьбу с судьбой Бантокапи из рода Анасати.
Через разноцветные покрывала Мара не видела почти ничего, кроме каких- то неясных, расплывчатых силуэтов. Деревянные стены и полы источали запах мебельного воска и смолы, смешивающийся с ароматом цветов.
Рабы донесли ее до помоста, выстроенного в виде широких ступеней. Они опустили носилки на нижнюю ступень и удалились, оставив ее у ног верховного жреца Чококана и трех его служителей. Сопровождающие девушки уселись на подушках около помоста. От жары и одуряющего запаха дыма, поднимающегося над кадильницей жреца, у Мары закружилась голова; каждый вздох давался с трудом.
Она не видела, что происходит за помостом, но знала, что по традиции Бантокапи должен был появиться в противоположном конце зала одновременно с ней, на носилках с бумажными украшениями, символизирующими оружие и доспехи. К этому моменту он уже, вероятно, сидел на одном уровне с ней по правую руку от жреца. Одежды жениха наверняка столь же изысканны и роскошны, как у нее, а его лицо скрыто за массивной маской с перьями, изготовленной специально для свадебных обрядов кем-то из далеких предков Анасати.
Верховный жрец воздел руки ладонями к небу и произнес первые строки венчального речитатива:
В начале начал не было ничего, Кроме мощи высшего разума — разума богов.
В начале начал своею мощью Боги создали тьму и свет, огонь и воздух, Землю и море И, наконец, мужчину и женщину..
В начале начал Раздельные тела мужчины и женщины Воссоздали заново Единство божественного промысла, Создавшего их самих.
И так дали они Жизнь своим детям, Дабы те прославляли Могущество богов.
И сегодня, Как в начале начал, Мы собрались, Чтобы утвердить единство божественной воли Посредством земных тел Этого молодого мужчины И этой молодой женщины.
Жрец опустил руки. Прозвенел гонт, и мальчики-певчие запели гимн, прославляющий тьму и свет творения. Когда гимн подошел к концу, зал наполнился множеством звуков: скрип сандалий, шелест шелков, шорох парчи и перьев, постукивание бус и самоцветов возвестили, что собравшиеся гости поднялись на ноги.
Жрец возобновил песнопение, а Мара тем временем боролась с сильнейшим желанием сунуть руку под все эти покрывала и почесать себе нос. Показное благочестие напыщенной церемонии напомнило ей случай из раннего детства. Тогда они с Ланокотой вернулись в Акому, побывав в гостях, на свадьбе в одном из знатных домов. Они — тогда еще совсем дети — решили поиграть в жениха и невесту. Мара уселась на борт тайзового фургона, воткнув себе в волосы как можно больше цветов акаси. Лано спрятал лицо за свадебной маской из высушенной на солнце глины и перьев, а «жреца» изображал престарелый раб, которого они уговорили завернуться по этому поводу в одеяло… От воспоминаний детства пришлось вернуться к действительности. В руках у Мары был настоящий ритуальный венок, а не ребячья самоделка, сплетенная из трав и гибкой лозы. Если бы Ланокота был жив и мог здесь присутствовать, он бы поддразнивал ее и провозглашал тосты за ее счастье. Но Мара знала, что в душе он бы оплакивал ее судьбу.
Жрец произнес еще несколько фраз, и раздался очередной удар гонга. Гости снова опустились на подушки, а храмовые служители зажгли благовонные свечи. Тяжелый аромат фимиама заполнил зал, когда верховный жрец приступил к прославлению Первой Жены. Когда он заканчивал восхваление каждой из ее добродетелей — а то были благочестие, покорность, приветливость, чистота и плодовитость, — Мара кланялась, касаясь лбом пола. А когда выпрямлялась, храмовый служитель в пурпурной хламиде снимал у нее с головы одно из покрывал: белое — как знак скрытого под ним благочестия, голубое — повиновения, розовое — приветливости; и, наконец, осталось липы. тонкое зеленое покрывало, знаменующее собой честь Акомы.
Тонкая ткань все еще щекотала кожу лица, но теперь по крайней мере Мара могла видеть, что происходит вокруг. Семья Анасати располагалась сбоку от помоста, с «жениховской» стороны, точно так же, как свита Мары — с «невестиной» стороны. Все прочие сидели перед помостом, занимая места в строгом соответствии со своим рангом. Ярче всех сверкал белый с золотом наряд Имперского Стратега, находившегося ближе всех к помосту. Рядом с ним восседала его жена в платье из алой парчи, расшитой бирюзовыми перьями. Посреди буйства красок, представлявших все цвета радуги, выделялись две фигуры в черных хламидах: двое Всемогущих из Ассамблеи Магов сопровождали Альмеко на бракосочетании сына его старого друга.
Следующим по рангу полагалось считать семейство Минванаби, но отсутствие Джингу не должно было оскорбить Анасати: кровная вражда между домами Минванаби и Акома служила достаточным оправданием. Только на собраниях имперского значения — например на коронации императора или дне рождения Имперского Стратега — встреча двух семей могла обойтись без вооруженного
