ослепительно сверкали покрытые лаком доспехи, драгоценные камни и перламутровая инкрустация на офицерских жезлах.
Прищурив глаза от отблесков солнца, Кевин наблюдал за происходящим из дома, заняв удобную позицию в проеме окна большого зала, где Мара устраивала приемы. Рядом с мидкемийцем пристроился Айяки, опершись локтями на подушку. За спиной у молодого господина застыл, позабыв обо всем на свете, старый домашний раб по имени Мунтаи с горшочком воска и тряпицей для натирания пола в руках. Старик наслаждался свободной минутой, доставшейся ему благодаря церемонии на плацу — одному из редких случаев, когда он мог побездельничать, не опасаясь нагоняя.
Мара приступила к присуждению наград и чинов; затем она приняла присягу на верность у десятка молодых воинов, призванных на службу Акоме. Как только новобранцы покончили с поклонами и вернулись на свои места в строю, Мара обратилась ко всему войску:
— Пусть ныне сила Акомы сравняется с ее славой. Кенджи, Суджанда!
Названные офицеры вышли вперед; Мара взяла у Кейока два высоких зеленых плюмажа.
— Этим воинам присваивается звание командир легиона! — объявила властительница.
Воины склонили головы, и она прикрепила к шлему каждого из них знак нового ранга.
Кевин ткнул Айяки в бок:
— Что еще за командир легиона? Я уж думал, что знаю все ваши звания.
— У Тасайо Минванаби таких четверо, — несколько невпопад сообщил мальчик.
Тогда мидкемиец вопрошающе взглянул на раба, и Мунтаи, польщенный тем, что к нему обращаются за разъяснениями как к знающему человеку, махнул тряпкой в сторону выстроившейся армии:
— Такой чин вводится тогда, когда численность войска становится слишком большой для одного полководца. Они будут в подчинении у военачальника Люджана. — Менее уверенно он добавил:
— Это должно означать, что госпожа делит армию.
Не дождавшись никаких уточнений, Кевин с запозданием сообразил, что старик, должно быть, простоват. Желая получить более подробные сведения, он задал новый вопрос:
— И что из этого следует?
Ответом было цуранское пожатие плечами:
— Может статься, хозяйка желает призвать на службу больше солдат.
— И тогда мы сможем побить Тасайо, — вмешался Айяки.
Он завопил, изображая тот звук, который, по его мнению, издает умирающий человек, и заулыбался во весь рот.
Кевин снова ткнул мальчонку под ребра, и тот закатился смехом.
— Сколько же солдат должно быть в легионе? — спросил он у Мунтаи.
Старый раб опять пожал плечами:
— Много. А сколько именно — это уж как властитель пожелает.
Неопределенность ответов старика лишь подогрела любопытство Кевина.
— Ну ладно, а сколько человек подчиняются командиру патруля?
— Сколько есть в патруле, все и подчиняются, варвар. Неужели неясно?
Мунтаи изобразил настоятельное желание вернуться к натирке пола. Всем известно, что этот пришелец — любовник госпожи, но незачем с ним церемониться, если он пристает с глупыми вопросами.
Как и следовало ожидать, варвар не понял деликатного намека, что его назойливость может надоесть.
— Дай-ка я тебя по-другому спрошу. Сколько солдат обычно бывает в патруле?
Мунтаи поджал губы, явно не желая отвечать, но теперь уже Айяки рвался блеснуть своими познаниями:
— Обычно десять-двенадцать, иногда даже целых двадцать, но только не меньше восьми.
То, что ребенок способен удержать в голове столь бессмысленную систему, было еще одной аномалией этого безумного мира. Кевин поскреб затылок, пытаясь извлечь из хаоса некую закономерность.
— Ну, скажем, около десяти. А сколько командиров патруля подчиняются сотнику?
— Когда пять, а когда и десять в каждом отря-де, — отбарабанил Айяки.
— Вовсе не обязательно орать, как будто ты на поле битвы, — утихомирил мальчика Кевин и попытался произвести в уме ряд вычислений, не обращая внимания на полученные в отместку тычки в бок.
— Итак, каждый сотник может иметь под началом от сорока до двухсот человек.
Он задумчиво взглянул на залитый пылающим солнцем плац, где новоиспеченные командиры легиона и другие офицеры, получившие повышение, возвращались в строй.
— Тогда сколько же у тебя должно быть сотников, чтобы ты начал делить армию?
Айяки так развеселился, что от смеха не мог выговорить ни слова. Мунтаи успел отойти от окна, подцепив на тряпицу порцию воска. Он опустился на колени и принялся так энергично протирать половицы, как будто опасался, что из-за недостатка усердия они могли уйти из-под ног.
— Откуда мне знать, сколько воинов у нашей властительницы? Вот разве что… если судить по тому, сколько прислуги набрали на кухню в помощь поварам за последние два года… должно быть, солдат сейчас около двух тысяч. А вот сотников у нас не то двадцать, не то двадцать два. Это Кенджи говорил, я сам слышал… только, может, недослышал. А теперь дай мне поработать, а то как бы по моей спине кнут не прогулялся.
Кнут был упомянут исключительно для красного словца: Мунтаи казался неотъемлемой принадлежностью господского дома уже не один десяток лет и пользовался неизменным расположением надсмотрщика, так что худшее, что ему могло грозить в любом случае, — это суровый разнос.
По мере надобности отражая шумные наскоки Айяки, Кевин производил мысленные подсчеты. В казармах близ господского дома квартировал не весь гарнизон, а его большинство. Здесь воины находились и имели возможность видеться со своими женами и детьми лишь часть каждого месяца. По истечении пары недель одних отряжали на охрану угодий, и тогда они ночевали в
