не повторится уже никогда. Ну и что же в итоге?! В этот звездный час ее жизни все увидят ее в платье, сшитом руками домашних, и в бальных, с позволения сказать, туфельках, переделанных из старья!!! Лето шло своим чередом, и не было такого мгновения, чтобы она не мечтала о чуде. И это при том, что она не могла даже вслух высказать свои чувства. Чтобы мать снова расплакалась, а бабка принялась объяснять, как она должна гордиться жертвами, которые принесла?… Спасибочки. Она же понимала, что лучшего они для нее все равно сделать не могут. Ну и какой смысл обсуждать разочарование, выпавшее на ее долю?
– Трудно нынче улыбаться, маменька, – только и сказала она. – Я всегда мечтала войти на свой первый летний бал под руку с папой…
– И я мечтала о том же, – негромко ответила Кефрия Вестрит. – У меня сердце разрывается, когда я думаю, как скверно все получилось, Малта. Я ведь тоже помню свой первый взрослый бал… Когда обо мне объявили, я так распереживалась, что думала – вот сейчас упаду! И тогда папа взял мою руку и положил на свой локоть. Так мы с ним и вошли… Он очень мною гордился… – Кефрия вдруг задохнулась и быстро сморгнула. – Где бы ни был твой папа, родная моя, я уверена – он тоже все время о тебе думает.
– Иногда мне кажется, что это неправильно – мечтать о летнем бале и всяких вечеринках, беспокоиться о платьях, шляпках и веерах, пока он сидит в плену на Пиратских островах, – сказала Малта. – Может, отложим мое представление еще на год? К тому времени он уже, наверное, вернется.
– Теперь уже поздно думать об этом, – подала голос бабушка. Она сидела в кресле у окна, где было светлее всего, и пыталась смастерить веер из оставшейся ткани. – А ведь я здорово умела когда-то это делать! – сердито пробормотала она. – Должно быть, пальцы стали уже не так ловки, как в молодости…
– Думаю, родная, твоя бабушка права. – Мать возилась с кружевами на рукавах. – Все уже ждут, что ты будешь представлена. И потом, если отложить дело, наши отношения с семьей Хупрусов станут еще более двусмысленными…
– А Рэйн мне все равно перестал нравиться. Если бы я была ему вправду небезразлична, он обязательно еще приехал бы меня повидать! – Малта повернулась к Кефрии, тем самым мешая Рэйч должным образом примерить на нее шляпку. – Его мать больше никаких писем не присылала?
Рэйч взяла ее за подбородок, поворачивая голову как надо, и стала шпильками прикалывать к волосам шляпку.
Кефрия, присмотревшись, нахмурилась:
– Шляпка получилась великовата. Не по лицу. Надо сделать ее поизящней. Снимай, в другой раз попробуем! – Рэйч принялась вытаскивать шпильки, и Кефрия спросила: – А что еще она могла нам написать? Она очень сочувствует нашему горю, и все они молятся, чтобы твой отец счастливо вернулся домой. А Рэйн с нетерпением ожидает летнего бала…-Тут Кефрия вздохнула и добавила: – И еще она намекнула, со всей мыслимой деликатностью, что недели через две после бала следовало бы обсудить вопросы дальнейшей выплаты нашего долга.
Малта еле слышно вздохнула. Точно то же самое и она сама себе не раз говорила. Вот только ей все равно упорно казалось, что Рэйн в итоге счел ее недостойной своего сватовства. Может, и драконица сыграла какую-то неблаговидную роль… Со времени ее первого появления драконица стала часто ей сниться. Сны были разные: от просто беспокоящих до кошмарных. Иногда драконица говорила о Рэйне. Она сказала, в частности, как глупо было со стороны Малты дожидаться его. Он все равно не придет и не поможет. А значит, у Малты осталась единственная надежда – самой отправиться туда, где пребывала драконица, и освободить ее. Малта вновь и вновь пыталась объяснить ей: это невозможно.
Помнится, услышав этот вопрос, она просто утратила дар речи.
Однако она не сдалась, нет, она не сдалась! За последнее время она очень, очень многое узнала о мужчинах. И оказалось, что именно тогда, когда ей более всего нужна была их сила или власть, они тихо линяли. И Сервин, и Рэйн попросту испарились, стоило ей попросить одного и другого о чем-то большем, нежели побрякушки или горстка конфет. А коли так, пришлось ей, пускай и с величайшей неохотой, признать следующую посылку. Ее собственный папа. Как раз когда его сила и власть были ей нужнее всего, он взял да и уплыл из ее жизни. И пропал где-то. Да, да, конечно, она понимала – не по своей вине. Только что от этого менялось? Малта уже сделала вывод: нельзя рассчитывать на мужчин. Даже на облеченных взаправдашней властью. Даже на тех, кто тебя действительно любит.
Чтобы спасти отца, ей самой придется обзавестись властью. И применить ее так, как она сочтет нужным.
А применив, она удержит ее. Она свою власть никому не отдаст.
Тут ее осенила еще одна мысль, и она спросила:
– Ну…-Кефрия даже поежилась. – Давад Рестар предлагал свои услуги, конечно… Сказал, что почтет за честь… Мне сдается, он полагает, будто мы ему до некоторой степени обязаны, ведь он устроил покупку «Совершенного»…
Она замолчала. Вид у нее был извиняющийся.
Рэйч фыркнула – едва слышно, но с отчетливым презрением. И принялась разрывать непрочные швы шляпки так, будто рвала на части ненавистную физиономию торговца Рестара.
– Ничем мы ему не обязаны! – твердо заявила Роника Вестрит. Подняла глаза от шитья и посмотрела на внучку: – Так что и у тебя, Малта, нет перед ним никаких обязательств. Никаких!
– Ну… тогда… если нет папы… Тогда я хотела бы войти туда одна.
– Деточка моя, – забеспокоилась Кефрия. – По-моему, это будет не вполне хорошо!
– Хорошо или нет, но к нашему случаю очень даже подходит, – сказала Роника. – Пусть делает так, как сочтет нужным.
Малта в изумлении уставилась на бабку. Роника почти с вызовом смотрела перед собой.
– Удачный оставил нас пропадать или выживать в одиночестве, – продолжала Роника. – Пусть видят, что мы еще держимся на ногах! Все, вплоть до нашей наследницы! – Они с Малтой встретились глазами, и нечто вроде понимания блеснуло у обеих в зрачках. Роника негромко добавила: – И пусть в Дождевых Чащобах тоже это увидят!
Альтия шла по причалам восточной стены гавани. И через два корабля на третий мало не спотыкалась, путаясь в юбках. На некоторое время она придерживала шаг, но потом забывалась и опять чуть не падала. Пока возились с «Совершенным» на берегу, она слишком