Бодяга сидел на полу. Бормотал что-то, шевелил ручками, всхлипывал. Но я его не пожалел. Погань ведь.
Показались рейдеры.
— Это что тут? — спросил Рябой.
— Дедушку своего встретил, — ответил Молодой. — Рыбу не поделили.
Они все принялись гоготать.
— Я такого не видал еще. — Рябой указал пальцем. — Это что ж получается? Ты ему что, башку сковородкой разделал?
— Он его еще шампурами истыкал!
— Может, он луком его еще истыкал?
И снова гоготать.
— Что за дрянь вообще? — Рябой отсмеялся и ткнул стволом винтовки бодягу. — Никогда такой гадости не видел…
— В маленькой комнате окно разбито, — пояснил один из рейдеров. — Стекла обычные, не пластиковые. Стекло разбилось, а его ветром закинуло. Забодал здешнее семейство и в спячку впал, вот и все.
— А этот… — Рябой кивнул. — Герой, однако.
— Уходить пора, — сказал Молодой. — Мало ли тут таких… Как напрыгнут, никаких сковородок не хватит. Да и поздно уже, пора на лежку.
— Пить хочу, — сказал я.
— Потом попьешь.
Они поволокли меня вниз, два раза падал. На улице нагрузили добычей. Пошагали быстро. Ругались между собой. Рябой был недоволен, он намечал побольше домов осмотреть, а осмотрели всего ничего. Молодой предлагал остаться еще на ночь, Рябой сквернословил и скрипел зубами, что он дольше одной ночи тут никогда не оставался и оставаться не намерен. Они спорили и вели себя громко. Я все ожидал, что вот-вот откуда-нибудь вылетят поганцы в большом количестве, поскольку Гомер говорил, что здесь ими пропитан каждый километр, так что в некоторых местах даже воздух кровью пропитан, но тут их что-то не наблюдалось, наверное, они вглубь откочевали. А может, ночи ожидали.
Ночь тем временем приближалась. Свет стал разжижаться, солнце терялось за домами, а тени приобрели неприятный бордовый оттенок. Местность оживала. Движение, отмеченное краем глаза, шорох, обвалившиеся камни, звуки.
Неприятные звуки, дикие. Поганые.
Остальные тоже волновались. Винтовки то и дело поглаживали, озирались.
Потом Рябой, шагавший первым, остановился, и я увидел домик Из красного кирпича, без крыши, два уровня, даже не домик, а строение, вряд ли в нем раньше кто-то жил, наверное, просто для всяких нужд старинных. Подвал с торца, под железной лестницей. Справа высокий дом, завалился, лежит на другом.
— Ну вот, — усмехнулся Рябой. — Успели…
— Еле успели, — поправил Молодой.
— Но успели.
Рябой поглядел на меня.
— Давай, лезь туда, — указал на подвал.
— Зачем? — глупо спросил я, будто не знал, зачем.
— Затем. Надо ночевать, посмотришь, все ли там тихо. Как обычно.
— А что там может быть?
— Да хоть что! — рявкнул Рябой. — Может, там големы. Или залива натекла. Давай, иди. Пошуруй там везде и нам крикнешь потом. На втором уровне погляди повнимательнее, там часто…
— Что часто? — спросил я.
— Ничего. Шагай, ночь скоро.
— Руки освободите, — напомнил я. — Без рук не пойду…
Рябой и Молодой переглянулись, Рябой кивнул.
Ко мне приблизился Молодой, снял наручники. Я потер кисти, посжимал кулаки — восстановить кровообращение.
— Торопись, — Рябой ткнул мне стволом, и снова в шею, что за вредная у него привычка.
Когда тебя тычут в шею, по всему телу пробегают колючки.
Я огляделся. Рябой направлял на меня штурмовую винтовку, Молодой тоже целился, остальные с удовольствием наблюдали, стоя чуть поодаль, они, наверное, садисты.
Молодые люди, садисты.
Мне их всех было жалко. Действительно жалко, потому что я знал, что они скоро умрут. Они погрязли в грехах и беззакониях, и терпение Его подошло к концу, и руки мои уже налились праведным гневом. Для них не оставалось уже никакой надежды, а отсутствие надежды — это ужасно, даже для таких.
С другой стороны, заслуживали ли они надежды? Подкарауливали путников, захватывали их в плен, использовали в смертельном деле безо всякой жалости. Они были виноваты, они упорствовали до конца. Падшие, одно им слово.
— Я просто так туда не пойду, — сказал я.
— Почему это? — спросил Молодой.
— Там совсем опасно, — я кивнул на домик.
— С чего ты решил?
— Тут везде, — я обвел пространство рукой, — тут везде большие, высокие дома, они все разрушены, а этот уцелел. Только стекла вылетели.
— И что?
— Мне нужен карабин.
Они засмеялись, но Рябой вдруг сказал:
— Он прав. Там может быть опасно. Это опасный дом ужасов, дом сорока трупов, Молодой, дай пушку.
Молодой поднял карабин и сунул его Рябому.
— Ого! — Рябой взвесил оружие. — Вот это штука…
Он поднял оружие и выстрелил в стену. Кирпичи разлетелись мелкими брызгами, в стене осталась дыра величиной с кулак.
— Да… — Рябой потер плечо. — Безусловно, это смертельная вещь.
После чего он кинул карабин мне.
И я убедился окончательно — это было явным подтверждением того, что терпение Его истощено, как земля, забывшая про дождь.
— Вперед! — приказал Рябой. — Давай, иди!
— Если кого увидишь — стреляй! — велел мне Молодой.
Остальные двое засмеялись. Я вдруг понял, что не знаю, как их зовут. Я повернулся.
— Как тебя зовут? — спросил я и указал на парня, у которого был пулемет.
— А тебе что? — усмехнулся пулеметчик.
— Он Хирург, — ответил Рябой. — А тот, — указал Рябой, — тот Болт.
— Меня зовут Дэв, — сказал я.
— Здорово, — сказал Рябой. — Вот и познакомились. У нас уже был один Дэв, сейчас его, наверное, мухи доедают.
— Рожок дайте, — попросил я. — Рожок, пули, топор хотя бы…
— Может, сразу застрелиться? — усмехнулся Молодой.
— Или зарубиться? — заржал Рябой.
Я повесил карабин на плечо и двинулся внутрь дома.
Я не очень люблю невысокие здания, в них пахнет крысами. Двери не было, я вошел в холл, свернул во вторую комнату налево, сел на пол. Напротив меня было окно с весьма удачными осколками стекла. Надо подождать. Такие, как они, нетерпеливы, терпение подразумевает спокойный дух, а дух падших не спокоен. Руки у них чешутся.
