зовут?
Она улыбнулась. Так мило, по-домашнему.
— Ты, кажется… Как тебя зовут?
Алиса протянула руку, хотела погладить по голове.
Мальчишка отпрыгнул.
— Ты чего боишься? — Алиса принялась шарить по карманам. — У меня тут где-то ириска…
— Я не люблю ириски! — выкрикнул парень.
— Ты за нами следил? — сощурился я. — Ты?
— Да… но…
— Удрал, — Алиса достала пыльную конфету. — Удрал… Я тоже часто удирала… Ему тут нельзя, Дэв, он мелкий еще…
Протянула конфету.
— Я не люблю… Не люблю!
— Из дома нельзя сбегать, — сказала Алиса. — Нехорошо.
— Я не сбежал… — еле слышно прошептал парень. — Я…
— Та же история, — сказал я. — Что и у вас. Все погибли.
— Как? — прищурилась Алиса. — А ну, рассказывай.
Шнырь повторил всю историю. Со всхлипываниями, с заиканием, с растиранием соплей. Алиса слушала и хмурела.
— Как это вы коз в трубе пасли? — перебила она. — Интересно. Там же нельзя долго находиться.
— А козы любят, — ответил Шнырь. — И молоко только вкуснее становится и полезнее. И больше его…
— Да? Ну хорошо… Где, ты говоришь?
— Там, — указал парень. — Нет, там…
Он вертел головой, разглядывая одинаково неопрятные здания.
— Не знаю, — сказал он. — Запутался… Я все правильно шел, улицы считал, потом, совсем рядом тут на дохлятину выскочил, они за мной погнались.
— По солнцу умеешь определяться? — строго спросил я.
— Мы по улицам все время ходили…
— По каким?
Шнырь принялся тереть лоб, пытаясь припомнить.
— Ну? — требовательно сказала Алиса.
— Сейчас… Там же всегда таблички… О! Рубеля! Потом еще Левитана! И Сурикова… Вот, мы там всегда и были.
Я поглядел на Алису. Она помотала головой, видимо, улиц Рубеля и Левитана она не помнила.
— Москва большая, — сказал я. — Улиц много.
— Да-да, — подтвердил Шнырь, — Рубеля и Левитана, я оттуда бежал и бежал… Она их утащила, надо помочь, помогите, пожалуйста. Я вам отдам слезы, у нас много слез…
— Тихо! — прикрикнул я на Шныря. — Сиди спокойно. Поможем.
— Спасибо! А то я совсем один… У меня там сестренка…
— Цыц!
Шнырь замолк.
— Поговорить надо, — Алиса кивнула в сторону. — Отойдем.
— Будь здесь, — приказал я Шнырю. — Ни с места, понял?! Ни шагу! А то сам тебя прибью!
Пацан кивнул.
Мы отошли чуть. Пацан сидел, похожий на грязного весеннего воробья, разглядывал Папу, пытался гладить его через прутья клетки. Папа не урчал и не противился вообще, сидел спокойно.
— Уходить отсюда надо, — шепнула мне Алиса, когда мы отошли на расстояние.
— Как уходить? — не понял я. — А как же… Надо сходить, посмотреть…
— На что смотреть? Ты у нас не видел, что ли? — спросила она истерично.
— Но все-таки.
— Им не помочь, — сказала она негромко. — Это… Это хуже всего.
— Как это не помочь?
— Так. Это всегда так бывает. Навка… Это. Это оттуда.
Она кивнула на запад.
— Раньше не было, сейчас только. Да и то, думали, что это все сказки. Приходят, влезают в семью, совсем, как люди… Это пацан сказал, что она в трубе завелась, а она между ними завелась.
Я поморщился. Нет, все-таки Гомер прав был. Насчет тутошней жизни. Не жизнь тут. Уходить надо. Дорогу запомнил. Вернусь домой.
— Это так бывает, — рассказывала Алиса. — Кто-то исчезает, ненадолго, на пару дней. Возвращается, говорит, что заблудился. А через месяц люди начинают пропадать. Про трубы детям рассказывают, чтобы они без дела не болтались. Шнырь считает, что это женщина, а это и мужчиной может быть. Кем угодно. Если оно пришло, то все уже. Ты думаешь, почему козы перестали доиться?
— Помочь нельзя?
Алиса пожала плечами.
— Не знаю, — сказала она. — Ты же видел, что у нас было… Скорее всего, они уже все мертвы. Вот тебе и ответы, Дэв.
— Какие ответы?
— Такие. Почему бронедверь открыли. Свой потому что пришел. А мне повезло, я гуляла в то время…
Алиса хмыкнула.
— Они меня все время ругали за то, что я гуляла, а вот… Жизнь мне спасло.
Алиса поежилась.
— А дети? — спросил я.
— А что дети?
Я поглядел на Шныря. Мелкий еще, расти и расти. Тощий, грязный, куртка с дырьями, блох килограмм, наверное.
— А что дети? — нервно повторила Алиса. — Что мы тут можем?
— Зачем ей дети?
Алиса пожала плечами.
— Откуда я знаю?! Зачем…
Она с силой терла ладони.
— Знаешь, никто никогда навок вживую не видел. Как они выглядят, тоже неизвестно. Находят разоренные семьи, вот и все. Один только раз…
Я вдруг подумал, что мы сидим на открытом пространстве. Слишком долго. Слишком хорошая цель.
— Надо в дом вернуться, — сказал я. — Эй, Шнырь, пойдем.
Мы вернулись в срезанный дом, поднялись до третьего уровня, велели пацану ждать, а сами пошагали наверх, за снаряжением. Через пять пролетов возобновили разговор.
— Один только раз, — шепотом рассказывала Алиса. — Девочка сбежала, смогла кое-что рассказать. Навка, она не убивает.
— Почему?
— Она просто детей любит. Не в том смысле, что питается ими, нет. Она их держит в каком-нибудь месте, кормит, играет с ними, она как мама… Пока они не вырастают. И только потом…
— Понятно, — перебил я. — И только потом понятно. Надо им помочь.
— Как? Мы даже не знаем, где это все произошло…
— Шнырь покажет.
— Если дорогу запомнил…
— И что ты предлагаешь?! — крикнул я. — Вот так все бросить? Сдаться?! Давай, сдавайся! А я не
