– Ясно. Только все-таки.
– Все-таки потом, – оборвал я.
Разберемся и с китайцами, никуда не денутся, не китайцы сейчас главное. Найти собаку, вот. Выход там, где серебристая собака. Закрыть прореху.
– Где эту собаку сейчас найдешь… – сказал грустно Егор. – Да еще серебряную… Эх…
Не хочет искать собаку, по слону соскучился.
– Найдем, – заверил я. – Это проще простого. По весне, не сейчас, конечно. Сейчас, наверное, лучше действительно в слона.
– Да-да, – обрадовался Егор. – Надо дров запасти, воды…
– Есть охота, – сказал кто-то.
Я не понял, кто.
– Есть охота, – повторил голос. – Рыбинск, ты что, не слышишь?
– Слышу.
Я слышу! Мне хотелось заорать, завопить что было сил, но я промолчал. Чтобы не спугнуть удачу.
– Так организуй, рыбец. Если вы собаку там поймали, сразу скажу – я собаку жрать не стану, я не из леса. И китайцев не стану, они заразные… Такое впечатление, что я сто лет не ела… Почему?
– Бывает, – ответил я.
– Недоговариваешь, рыбоедина. Ладно, разберемся.
Я улыбнулся.
Впервые за последнее время мне стало спокойно. Все вроде бы не так уж плохо. Выздоравливаю. А теперь точно поправлюсь. Смогу ходить. Видеть.
– Что это за мелкий урод с тобой? – спросила Алиса. – Брата себе, что ли, выписал? Это он тебе ухо отгрыз? Он тоже из Рыбинска?
– Почти. Из Слоняево.
– Слюняева? Не слышала про такое… Хотя очень похож. Мне кажется, я его где-то видела уже, ухогрыза этого…
– Это дежавю.
– О! – Алиса покачала головой. – Я гляжу, ты слов умных понабрался… А я где была?
Не помнит? Или прикидывается?
– На тебя покрышка упала, – ответил я. – Сверху – бац – и прямо по мозгу. Сотрясение образовалось. Потеря памяти.
Алиса почесалась еще громче. Егор молчал. Наверняка на нас смотрел.
– Ага, – подтвердил я. – Покрышкой – бац, голова не помнит.
– Мрак, – сказала она. – Что-то я тебе совсем не верю, рыбец, ты просто редкий брехун, я всегда это знала. Надеюсь, ты не воспользовался моей беспомощностью?
Алиса ухмыльнулась. Я не видел, но она ухмыльнулась.
Зубы пожелтели. Пока Алисы не было, зубы у нее пожелтели. Волосы отросли и сбились в космы, ногти обломаны, а те, что не обломаны, грязны и заскорузлы. Вид просто страшный, хорошо, что я не вижу.
– Ты точно… – Алиса подмигнула. – Ну это, не безобразничал?
– Дура. Полная и бесповоротная.
– Ага, бесповоротная… Что-то я чешуся… Помнится, у тебя, Рыбинск, была куча блох, ты их все время жарил и жрал… Ничего омерзительнее в жизни не видела. Жареные блохи, это ужасно… Дэв…
– Что?
– Я что-то ничего не помню, а? И чешусь.
– Мы все чешемся, – ответил я. – Образ жизни такой.
– Воды горячей, что ли, нет? – поморщилась она. – Смотри, Рыбинск, покроемся коростой…
– Будем как коростель, – сказал я.
Алиса хихикнула.
– Коростель… Нравится мне это слово, надо запомнить его. У нас коростель какой водится?
– Нет вроде.
– Ясно. Дэв, ты, кажется, жениться хотел? Как успехи?
Я пожал плечами. Как успехи? Никак. Какая уж там женитьба, еле живой, а теперь еще и без пальцев. И не вижу.
– Неужели не нашел никого достойного? – осведомилась Алиса. – Такой выдающийся человек, и никого? Или ты это… Меня дожидался?
– Дура ты, – сказал я. – Ничего с тобой не делается. Тебе по голове приложили, но, кажется, на благо это не пошло, совсем не пошло…
– Это я так, на всякий случай… – Алиса зевнула. – Я тебе верю, Рыбинск. Что так холодно-то?
– Зима.
Прекрасное слово.
Алиса зашуршала, укрывалась газетами.
– Что-то я себя не очень хорошо чувствую, – сказала она. – Когда домой пойдем?
Домой…
Где этот дом? Дом – это потом. В слона, вот куда, там хорошо, пусть Егор радуется.
– Скоро, – ответил я. – Скоро домой. В слона. Мы тут в слонах живем.
– Так и знала. В слонах живут.
Егор закашлялся.
– У него, кажется, жаба, – сказала Алиса.
– Жаба?
Мне было приятно. Говорить с ней. О ерунде. О Рыбинске, о жабах каких-то дурацких, давно не слышал ее голоса. Почти год. Больше года. Как идет время. Не успеешь глазом моргнуть, и вот ты уже старый, хромой и бесполезный. Я уже хромой. Пальцев не хватает, жить без ножных пальцев не так уж удобно, ведет в сторону, покачивает. Пол-уха тоже нет, слышать плохо буду. Я уж не говорю про глаза. Ничего.
– Какая еще жаба? – спросил я.
– Грудная, – ответила Алиса. – Он, наверное, икры нажрался, теперь у него внутри жаба. Жаба кашляет, и он кашляет… Ему серебряную дробь надо глотать.
– От жабы?
– От жабы. А вообще где мы?
Алиса огляделась.
– Как бы ответить правильно…
Я тоже огляделся.
– В заднице, видимо? – опередила меня Алиса. – Очень на тебя похоже, Рыбинск. Куда бы ты ни пошел, всегда в какую-нибудь дрянь влетаешь. Что-то местность незнакомая… Мы не в Рыбинске случайно? Не, не отвечай, а то я с собой покончу. У меня сейчас психика нестабильна. Послушай, как там тебя, Прыщ? Ты пукалку убери, а то выстрелить можешь. Я вообще не могу, когда в меня целятся, – изжога начинается.
– Она что, очнулась? – спросил Егор.
– Еще один. – Алиса зашуршала бумагой. – Дэв, ты вообще как, специально их прикармливаешь? Дураков?
Я кивнул Егору. Он, кажется, опустил двустволку.
– Вот и правильно, – сказала Алиса. – Не стоит с ружьем баловaться, можно отстрелить себе что-нибудь полезное, спроси у Дэва, он знает, какое это горе… Так вот, Прыщ, теперь я тут главная, ты меня слушайся. Рыбец – он слабоумный и убивать любит…
Пусть привыкает. Алиса – это как сыть. Только сыть ест тело, а Алиса начинает с мозга. Грызет его, грызет, пока… Пока не привыкнешь.
– Вообще, Прыщ, ты зря с ним связался, – сказала Алиса. – Наш Рыбинск – просто ходячий праздник…
Алиса замолчала.
Егор хлюпнул носом. Нога не болела.
– Жрать все-таки охота, – сказала Алиса. – У вас ничего нет? Дэв, я помню, ты в свое время сушеными
