ладони левой руки. Правой продолжал извлекать из инструмента плавную мелодию, не давая ей прекращаться из-за мелких алкогольных пустяков. На кухне в огромной кастрюле варился борщ. В ванной за закрытой дверью копошился Энгельс. Джулия, стоя на стремянке, подправляла кусок отколовшейся с потолка лепнины. Черный кот, сидя на подоконнике, стучал лапой по стеклу, пытаясь поймать неведомо откуда взявшуюся зимой жирную муху.
Джулия пошла на кухню, налила борща, поставила тарелку на поднос, рядом положила кусок белого хлеба, ложку и понесла в комнату. Постелив на рояль полотенце, водрузила на него трапезу.
– Я тоже люблю Рахманинова, ага, – сказала она, слегка придвинув еду к Марату Васильевичу, а потом, напевая музыкальную концовку, отправилась трудиться дальше.
– Спасибо, Джульетта. – Марат Васильевич опустил крышку, переставил на нее поднос и отведал первую ложку. – Вкусно. Откуда имеете такие глубокие музыкальные познания?
– Я не Джульетта, я Джулия, – поправила кулинарка. – В детдоме музыке училась, ага, мне Ваня скрипку подарил, да и так – слушать люблю. А еще петь умею.
– Извини, Джулия. Может, исполнишь, что-нибудь? Инструментов хватает. Сама видишь, коллекционирую. Скрипки, правда, нет: не мое.
Помимо коллекции старинной бронзы, собрания полотен русских мастеров на стенах огромной комнаты висело множество музыкальных изделий, начиная от варгана, заканчивая индийским ситаром.
– Сейчас попробую, ага.
Не ломаясь, Джулия выбрала старенькую бас-гитару «Jolana Iris bass», чудом затесавшуюся между брендами «Gibson» и «Fender», села на табуретку и начала подстраивать инструмент.
– Марат Васильевич, сделайте, чтобы звук был, – попросила солистка.
– Борщ у тебя просто чудо. Да и ты тоже, – похвалил хозяин квартиры, отпил из бокала еще немного коньяка, подсоединил гитару к комбо-усилителю, установил громкость и приготовился к прослушиванию.
– Давно не играла. Лады мешают, – улыбнулась Джулия после заключительных тактов. Она отставила гитару в сторону и вопросительно посмотрела на Марата Васильевича: – Ну, как?
– Браво, маэстро! Соло Паганини на басу – это что-то! Поражен в самое сердце! Я у ваших ног, сударыня! Такого я еще не слышал. – После минутной паузы, хлопая в ладоши, Марат Васильевич произнес: – Ты мне чем-то Сьюзи Кватро напомнила.
– Шутите, ага? Сьюзи маленькая, метр шестьдесят всего, а я вон какая дылда, мечта Рубенса – на гербалайфе, – засмущалась Джулия.
– Не только Рубенса, но и моя! Слушай, выходи за меня! Парень я еще хоть куда. Денег – правнукам хватит. Ангажемент тебе в нашем ресторане организую, могу даже в нью-йоркском, если хочешь. Там у меня сын живет, работу нашу делает. Хочешь, жить туда уедем. Или ко второму сыну в Токио. Блядей своих прямо сейчас кину. – Марат Васильевич загорелся не на шутку. Он набрал по мобильнику номер одной из своих дам, немного подождал. – Пошла на хер, дура! – сказал он в трубку и оборвал связь. Потом набрал другой номер, но на звонок никто не ответил. – Ладно, со второй потом разберусь. Все равно там посложней будет. Кой-чего лишнего про мои дела знает, придется, наверно, ей катер откалымить в качестве отступных, морячка, бля. Ну, что скажешь, невеста моя? Согласна, Джульетта?
– Я не Джульетта, ага, я Джулия. А мне катер купите? – рассмеялась в ответ на предложение бесприданница с гитарой.
– Да хоть «Боинг», – ответил Марат Васильевич, серьезно посмотрев ей в глаза.
Арсений подоспел как раз вовремя. Он выгрузил в коридоре коробку со смесителями, прошел в гостиную и застал парочку за исполнением романса «Соловей» композитора Алябьева. Бутылка коньяка, стоявшая на рояле вместе с двумя бокалами, была пуста. Марат Васильевич в атласном домашнем халате и ковбойской шляпе на голове сидел за клавишами, а Джулия с бас-гитарой – пела. Обойный клей в ведре остыл и загустел. Как говорится, если пьянка мешает работе, то ну ее к чертям, эту работу.
– Хорошо у вас получается, – похвалил Арсений музыкантов. – Возьмете к себе в бременские…
И тут из ванной послышались крики.
– Бейте меня по ушам! Бейте меня по ушам! – голосил из-за закрытой двери Энгельс.
Открыв дверь, Арсений увидел Энгельса, который, полуголый под струей холодной воды, сидел там, где раньше была ванна, и блевал, едва реагируя на окружающую действительность. Рядом среди разбросанного инструмента валялся пустой инсулиновый шприц.
– Идиот! – Арсений скинул с себя куртку, бросил ее стоявшей позади Джулии: – Держи.
Он выключил воду, положил Энгельса на бок.
– Дыши, сука! – Обернулся: – Марат Васильевич, есть что-нибудь давление поднять? Мезотон, кофеин, бляха-муха… Ладно, что я говорю…
Арсений выскочил из ванной комнаты. Забежал в санузел, где на полке среди всякого хлама он заметил коробку с рыбацкими снастями. Достал оттуда большую блесну и быстро вернулся к Энгельсу. Вытащил ему изо рта язык и, проткнув его блесной насквозь, пришпилил к подбородку:
– Дыши, сука!
Вновь положив Энгельса на бок, Арсений принялся колотить его кулаками по спине, стимулируя надпочечники и пытаясь заставить их выработать нужный для организма гормон.
– Джулия, тряпку поищи какую-нибудь и в воду ее холодную сунь! Побыстрей, ага! – заговорил Арсений на ее языке. – А ты дыши, дыши, придурок…
– Извините, Марат Васильевич, я сам от него этого не ожидал, – спустя некоторое время обратился к клиенту Арсений, одновременно набирая по телефону доктора Шкатуло.
Он вкратце разъяснил другу ситуацию, и тот пообещал через некоторое время перезвонить, чтобы определиться, куда Энгельса везти. Тем временем Джулия прибрала в ванной за Энгельсом, самого его выволокли в комнату, прикрыли какой-то ветошью, и теперь он лежал на полу с холодной тряпкой под затылком, дышал ровнее и пугал пространство расширенными зрачками.
– Я все понимаю, ребятки. Сам через это прошел. Сын… который в Токио, этим делом баловался. Слава богу, успел его вытащить, чего и вам желаю. Может, в первую его, в Кащенко? У меня там товарищ хороший…
– Спасибо, Марат Васильевич, сейчас вроде сами определимся. Вот-вот должны перезвонить. Простите, бога ради, еще раз, – извинился Арсений.
– Да ладно, ерунда. И долго этот судак мороженый будет с блесной в пасти лежать? Сам такое придумал или видел где-нибудь? – облегченно вздыхая, спросил хозяин квартиры, указывая на Энгельса.
– Сам. Видел. Так – обычная процедура. Сейчас, Марат Васильевич, вернем вам вашу снасть, – улыбнулся Арсений.
Он нашел среди инструмента кусачки, отделил у крючка цевье, вытащил блесну и вернул владельцу.
– Еще послужит. Счастливая, хоть уже и не тройник на конце.
Арсений попросил Джулию поискать в карманах у Энгельса паспорт бедолаги. Паспорта не оказалось. Вместо него нашли дозу упакованной в полиэтилен отравы, которую тут же смыли в старый ржавый унитаз.
Перезвонил Шкатуло:
– Вези в семнадцатую, на Варшавку. В реанимации Семеныча спросишь, он в курсе. Ждет. И пусть ваш этот додик заяву по дороге напишет, чтоб после процедур его подлечили месячишко, а то потеряете его как личность. Да вообще на хер потеряете.
Арсений перезвонил на объект Марксу, рассказал ситуацию, сообщил адрес больницы, куда нужно было срочно привезти паспорт брата.
– Если срочно, то у меня свой с собой. Делов-то! – сообщил близнец.
– И правда.
…Джулия и Арсений одели Энгельса. Дорогим французским одеколоном обработали ему рану на подбородке, и, заклеив ее куском пластыря, поволокли больного к выходу.
– Можно, я с вами, ребятки? – спросил Марат Васильевич. – С вами весело.
– Будем очень рады, – ответила Джулия.
Коля Йогнутый
