— Большевик? — переспросил Макар. — Я видел большевиков, да только у них борода своя, не чужая. А чаще они и совсем без бороды.
— Да, без бороды, когда надо. А мне, вишь, надо было перебраться через фронт. Разве в своем виде мог я это сделать? Меня бы сейчас поймали белые: кто ты, да куда идешь? А к старому калеке кто придерется? Вот я и решил в таком виде пропутешествовать. Как отойдем верст на пять от фронта, сниму эту канитель и стану опять молодым человеком.
Он, смеясь, приклеивал бороду посматривал на Макара лукавыми глазами. Наш удалец совсем развеселился. Вот это славно! Это не хуже, чем в рассказах про индейцев: там тоже приходилось этак надувать врагов.
— Дяденька! — сказал Макар. — Ей-богу, я тоже большевик: меня помещик выпороть грозился! Пойдем, я тебе помогать буду.
— Ну, этого мало, что тебя выпороть хотели, — ответил, улыбаясь, тот. — Много, брат, каши надо съесть, чтобы стать большевиком. А впрочем, ты парень хороший и меня не выдашь.
— Что ты, что ты! — закричал Макар. — Да пусть меня белые застрелят, чем тебя выдать!
— А куда ты идешь?
— Иду я в город к своим… Хочешь, чтобы красные победили, так помогай мне.
— Понятно, хочу.
— А знаешь ты, за что борется Красная армия?
— За то, чтобы Балдыбаева из Заборов прогнать.
— Какого такого Балдыбаева?
— А помещика нашего.
— Ну, брат, этого мало. Не на одном Балдыбаеве свет клином сошелся. Есть дела и поважнее. Перво-наперво, Красная армия борется за советскую власть. Знаешь ты что такое советская власть?
— Знаю. Это когда рабочие и крестьяне заместо губернатора правят. У нас в деревне тоже совет был.
— Ну вот. Красная армия борется за то, чтобы земля принадлежала трудящимся: мужикам и рабочему народу стало-быть.
— Ага! Так я и говорил Балдыбаеву!
— Ну и что же? Не понравилось ему это?
— Ни-ни. Такой крик поднял, что чуть жив я убег.
— А еще боремся мы за то, чтоб не было богатых и бедных, а все люди одинаково работали и трудились, а капиталов не наживали. Нехорошо, когда один ничего не делает, а другой из кожи лезет: первому жареные куропатки сами в рот летят, а другой весь век за свою работу ничего, кроме сухой корки, не видит.
— Да ведь я и сам этак думал! Бандурист засмеялся.
— Вот и вышло, что ты большевик!
— Я ж тебе это и говорил.
— Ну, брат, до большевика тебе еще далеко, больно мал ты еще, молоко на губах не обсохло.
— Как далеко? Да ты меня возьми в разведчики: я такой следопыт, что где хочешь проберусь, все разнюхаю, — где сколько войска стоит, или пушек, или еще чего надо, — все разузнаю.
— В разведчики? А ведь это ты дело сказал, — задумчиво произнес бандурист. Он уже приклеил бороду и шел теперь согнувшись, старенький и дряхлый.
— Понятно, дело! — солидно возразил Макар. — Я пустого никогда не болтаю. Мы с Дружком в Красной армии вот как пригодимся!
Бандурист похлопал его по плечу.
— А не боишься?
— Я-то?
— Ты-то.
— Ты вот поговори у меня, так я тебе опять тыквой так засвечу, что еще шишек двадцать пять вскочит на макушке! — сердито сказал Макар. Ему уж было стыдно за свой ночной страх в погребе.
— А от бомбы кто давеча в погреб прятался?
— Ты!
Бандурист весело захохотал.
— Ай да малый! За словом в карман не полезет! Твоя правда, я тоже в погребе прятался. Да ведь мне надо было не драться, а пробраться в город.
— И мне надо было не драться, а пройти в Марьевку. А надо будет драться, так вот увидишь, струшу ли.
— Молодчина ты! — закричал бандурист и хлопнул его по спине.
Вдруг за поворотом показалось несколько человек солдат, сидевших в кружок за курганом. Один из них играл на гармонике, двое плясало.
— Тш! — сказал бандурист. — Теперь тихо. Видишь, вон позади солдат стоят пушки; это, брат, белая батарея. Нам надо поскорее пройти мимо, не стряслось бы какой беды! Если опознают меня, что я не старик, — на месте расстреляют, да и тебя вместе со мной!
Макар вздрогнул. В первый раз он попал в серьезное и опасное дело. Ну, кривая, вывози!
Они потихоньку шли мимо солдат. Макар ступал бережно, неся на плече руку бандуриста, который ковылял за ним, как слепой за поводырем. Дружок, высунув язык на аршин, бежал, впереди. Солнце светило ослепительно. И Макар боялся, как бы от жары опять не отстала борода его спутника.
О том, как порой бывает опасно петь песни и как полезно уметь стрелять из пушки
Солдаты заметили их и повернули к ним головы.
— Эй! — закричал один. — Кто там шляется? Не видишь, — здесь батарея.
— Не вижу, служивый, не вижу! — ответил старческим голосом бандурист. — Я плохо видеть стал, глаза, вишь ты, ослабли.
— Носит вас тут нелегкая! Откуда ты?
— Из Диевки, батюшка, из Диевки! Да ты не серчай, мы сейчас пройдем своей дорогой.
— А ведь это песенник, — заметил другой солдат. — Иди к нам, старик, споешь нам что-нибудь, а мы тебя чаркой самогона попотчуем.
— Да ты рехнулся! — перебил третий. — Разве можно чужого человека на батарею пускать?
— Он старик, все равно ничего не видит.
— Знаем мы этих стариков! Все они мошенники, шпионят тут.
Бандурист крепко сжал плечо Макара и заметил — Иди, скорей, Макар, иди!
Однако солдаты не унимались. Один встал и подошел к ним. Рожа у него была веселая, блестела на солнце, как самовар. Изо рта так и несло самогоном: видно, на радостях, по случаю победы, они выпили и были теперь в веселом расположении духа.
— Старик, — сказал солдат. — Иди к нам, споешь нам песенку, выпьешь. Нам гармонь надоела.
— Не проси, служивый, не вводи в грех. Офицер увидит, — достанется и тебе, и нам.
— Офицер поехал на деревню, только через час назад будет. Покамест я командую батареей. До завтра, надо думать, бой не начнется. Идем!
Он ухватил большевика за руку и потащил к другим солдатам. Один из них ворчал:
— И чего ты, Иванов, выдумал? Достанется нам на орехи!
— Пустяки! Пой, старик, не робей.
Он усадил бандуриста, солдаты сгрудились подле. Макар с отчаяньем озирался: вот так попались! Ведь, если теперь солдаты догадаются, что у бандуриста фальшивая борода, — так живым не уйти… Как
