Мне удалось поговорить наедине со Свифтом, когда мы сидели рядом с Барричем, который медленно от нас уходил. Я рассказывал ему историю сережки и одновременно пытался вынуть ее из деревянного футляра, сделанного Шутом. Открыть мне его никак не удавалось и в конце концов пришлось сломать. Внутри лежала сережка, такая же сияющая сине-серебристым светом, как тогда, когда Пейшенс мне ее подарила. Как и она в тот день, я проколол Свифту ухо иголкой от застежки, чтобы он смог ее носить. Я проявил к нему больше сострадания, чем Пейшенс ко мне, и сначала приложил к мочке снег.
– Носи ее не снимая, – сказал я Свифту. – И помни отца. Таким, каким он был.
– Я буду, – тихо ответил мальчик и осторожно потрогал сережку, а я вспомнил, как она оттягивала мое ухо со свежей раной. Затем он вытер окровавленные пальцы о штанину и сказал: – Теперь я жалею, что использовал ее. А то отдал бы тебе.
– Что?
– Стрелу, которую дал мне лорд Голден. Она мне показалась ужасно уродливой, но я ее взял, чтобы его не обидеть. Потом все остальные отскочили от дракона, а серая попала в цель. Я в жизни ничего такого не видел.
– Думаю, никто не видел, – ответил я.
– Может быть, он видел. Лорд Голден сказал, что она сделана из уродливого куска дерева, но что она может послужить мне в трудный час. А еще он сказал, что он Пророк. Как ты думаешь, он знал, что серая стрела убьет дракона?
Я выдавил из себя улыбку.
– Даже когда он был жив, я никогда не знал, известно ему будущее или он сознательно так подбирает слова, чтобы все думали, будто известно. Но в данном случае он оказался прав.
– Да. Ты видел моего отца? Видел, что он сделал? Он остановил дракона. Уэб говорит, что никогда еще не встречался с таким сильным даром. – Свифт посмотрел на меня, словно предлагая мне запретить ему обсуждать эту тему, а потом добавил: – Он сказал, что подобная сила иногда встречается в семьях обладателей Древней Крови и что, возможно, во мне она тоже проявится, если я буду использовать свою магию разумно.
– Будем надеяться, – сказал я. – Нашему миру нужна такая сила.
Неожиданно внутрь нашей палатки просунул голову Лонгвик и извиняющимся голосом проговорил:
– Том, тебя зовет принц.
– Сейчас иду, – сказал я и, повернувшись к Свифту, спросил: – Ты не против?
– Иди. Мы все равно ничего не можем сделать.
– Я скоро вернусь, – пообещал я и последовал за Лонгвиком.
В палатке принца оказалось много народа. Он, Чейд, Олух, Пиоттр, Эртр, Косей и нарческа. Олух выпятил вперед губу, и я почувствовал, что он расстроен. Нарческа, кутаясь в одеяло, сидела на полу спиной ко мне. Я поздоровался со всеми и стал ждать.
– У нас возникла проблема с татуировкой нарчески, – сообщил мне Дьютифул. – Она хочет ее свести, но Олух не сумел с ней справиться. Чейд думает, что ты сможешь нам помочь, ведь тебе удалось убрать свои шрамы.
– Шрамы – это совсем не то же самое, что татуировка, – ответил я. – Но я попробую.
Принц склонился над девушкой.
– Эллиана? Можно ему посмотреть?
Нарческа, которая сидела очень прямо, ничего ему не ответила, а на лице ее матери появилось неодобрение. Затем медленно, не говоря ни слова, Эллиана опустила голову, и одеяло сползло вниз. Я встал на колени и поднес свет поближе, чтобы разглядеть все как следует, и сразу понял, почему они позвали меня.
Сияющая красота змей и драконов погасла. Кожа на спине девушки натянулась, словно татуировку выжгли на спине раскаленным клеймом. Я решил, что таким образом Бледная Женщина решила продемонстрировать свою власть и отомстить девушке.
– Они причиняют ей боль время от времени, – тихо проговорил принц.
– Я думаю, – сказал я. – Может быть, Олух не смог ее излечить, потому что рана довольно старая. Гораздо легче помочь телу завершить то, что оно уже начало. Но эти раны получены нарческой давно, и тело к ним привыкло.
– Но твои шрамы исчезли, когда мы тебя вылечили, – заметил принц.
– Они не ее, – мрачно заявил Олух. – Я не хочу их трогать.
Пропустив это странное заявление мимо ушей, я сказал:
– Думаю, Шут постарался сделать меня таким, каким он меня представлял. Без шрамов. – Больше я ничего не хотел говорить, и мне кажется, все это поняли.
– Тогда выжгите их, – дрожащим голосом проговорила Эллиана, – а потом вылечите ожоги. Я на все готова ради того, чтобы от них избавиться. Я не собираюсь носить на своем теле ее клеймо.
– Нет! – в ужасе выкрикнул принц.
– Подождите. Пожалуйста. – сказал я. – Дайте мне попробовать. – Я поднял руку, но в последний момент вспомнил о приличиях. – Можно мне к тебе прикоснуться?
Она еще ниже опустила голову, и я увидел, что все мышцы у нее на спине напряглись. А потом она коротко кивнула. Рядом с нами тут же, скрестив на груди руки, встал Пиоттр. Я поднял голову и встретился с ним глазами. Затем сел на пол около нарчески и осторожно положил обе руки ей на спину. Мне пришлось удерживать их усилием воли. Мои ладони ощущали тепло девичьей кожи, а благодаря Скиллу я почувствовал, как шевелятся и извиваются под моими руками змеи.
– У нее под кожей не просто чернила, – сказал я, хотя и не мог понять, что там еще.
– Она сделала чернила из своей крови, – с трудом проговорила Эллиана. – Чтобы они всегда принадлежали и повиновались ей.
– Она плохая, – мрачно заявил Олух.
Эллиана сообщила нам то, что было необходимо, но все равно у нас ушло много времени и сил на то, чтобы справиться с нашей задачей. Я не слишком хорошо знал Эллиану, а Олух не хотел к ней прикасаться. Он дал нам свою силу, но нам пришлось по отдельности удалять из ее тела каждый сложный рисунок. Мать и сестра нарчески молча за нами наблюдали. Пиоттр некоторое время оставался рядом, но потом вышел из палатки, походил немного снаружи, снова вернулся и опять вышел. Я его не винил. Я и сам с удовольствием не принимал бы в этом участия. Вонючие чернила вытекали из тела девушки, причиняя ей страшную боль. Она сжала зубы и время от времени, не произнося ни звука, принималась колотить кулаками по земле. Ее длинные черные волосы, переброшенные вперед, чтобы не мешали, намокли от пота.
Дьютифул сидел перед Эллианой, положив руки ей на плечи и удерживая на месте, пока я старательно водил пальцами по отвратительным рисункам, призывая ее кожу изгнать до последней капли присутствие Бледной Женщины. Перед моим мысленным взором снова встала спина Шута, так изысканно и жестоко отмеченная татуировками, и я возблагодарил богов, что они были нанесены до того, как Бледная Женщина получила и извратила знание Скилла. Я не понимал, почему ее татуировки так упорно сопротивляются нашим усилиям, и к тому времени, когда мы вывели последнюю когтистую лапу со спины девушки, совершенно выдохся. Но спина нарчески снова стала гладкой и чистой.
– Все, – устало сказал я и накинул на плечи Эллианы одеяло.
Она вздохнула – или всхлипнула, не знаю, – и Дьютифул осторожно обнял и прижал ее к себе.
– Спасибо, – сказал он очень тихо и, повернувшись к Эллиане, проговорил: –
