Я постарался, чтобы мой ответ прозвучал твердо:
Наступил рассвет, но тревога меня не покидала. Я знал многих солдат, которые умерли от ран через много дней после окончания сражения, от лихорадки, поноса или заражения. Путешествие может свести на нет все мои усилия.
Шут проспал тяжелым сном до полудня, а когда проснулся, едва сумел разлепить опухшие глаза. Он пил одну чашку воды за другой, и Прилкоп настоял, чтобы мы перенесли его на постель. Шут с трудом прошел несколько шагов и повалился на кровать Черного Человека, словно силы его оставили, и почти сразу же заснул. Его кожа по-прежнему была горячей.
– Быть может, наступил один из моментов для перемен, с ним иногда такое случается, – сказал я Прилкопу. – Я очень на это надеюсь. Несколько дней его будет лихорадить, потом с него сойдет слой кожи, как после ожога. И следующий слой окажется более темным. Если дело именно в этом, то нам остается лишь ждать.
Прилкоп коснулся своих щек, улыбнулся мне и сказал:
– Так я и подозревал, – сказал он. – У некоторых из нас такое случается. Потом все проходит. – Взглянув на Шута, он добавил: – Если дело только в этом. – Черный Человек покачал головой. – Он получил слишком много ран.
Мне в голову пришел вопрос и я, не подумав, задал его:
– Но почему вы изменяетесь? Почему это происходит с Шутом? Бледная Женщина осталась белой.
Он недоуменно развел руками.
– Я много размышлял над этим вопросом. Быть может, мы сами меняемся по мере того, как изменяем мир. Другие пророки, которые остаются белыми, много говорят, но мало делают. Твой друг и я в юности предсказывали большие изменения. А потом ушли в мир и принесли ему эти изменения. Возможно, мы изменили и самих себя.
Он улыбнулся с мрачным удовлетворением.
– Она пыталась. И потерпела неудачу. Мы победили. Мы изменяемся. – Затем он склонил голову набок. – Может быть, во мне говорит старость. – Прилкоп посмотрел на спящего Шута и кивнул своим мыслям. – Сейчас ему необходим отдых. Сон и хорошая пища. И спокойствие. Возьми Олуха – и идите ловить рыбу. Ему полезно поесть свежей рыбы.
Я покачал головой.
– Я не хочу оставлять Шута, пока он в таком состоянии.
Прилкоп мягко положил руку мне на плечо.
– Твое присутствие тревожит его. Он ощущает твое беспокойство. Он лучше отдохнет, если ты уйдешь.
Неожиданно Олух негромко пробормотал:
– Нам нужно домой. Я хочу домой.
Шут напугал меня, когда хрипло произнес мое имя:
– Фитц.
Я тут же подошел к нему с чашкой воды. Он не хотел пить, но я настаивал. Когда он отвернул лицо в сторону, я убрал чашку.
– Ты хочешь чего-нибудь?
Его глаза лихорадочно горели.
– Да. Я хочу, чтобы ты вернулся домой.
– Он сам не знает, что говорит, – сказал я Прилкопу. – Я не стану его слушать.
Шут сделал глубокий вдох и с трудом заговорил:
– Нет, знаю. Я знаю, что говорю. Возьми Олуха. Возвращайтесь домой, оставь меня здесь. – Он раскашлялся и жестом попросил воды.
Сделав насколько маленьких глотков, он глубоко вздохнул. Я помог ему опуститься на постель.
– Я не оставлю тебя здесь, – обещал я Шуту. – Мы пробудем здесь столько, сколько потребуется. Ни о чем не беспокойся. Я буду рядом.
– Нет. – Он был раздражен, как это часто бывает у больных. – Выслушай меня. Я должен остаться. Здесь. На время. С Прилкопом. Я должен осознать… когда я, где я… мне нужно… Фитц, он может мне помочь. Он знает, что от этого я не умру. Пришло время моего изменения. Но то, что мне необходимо понять, я должен понять в одиночестве. Некоторое время я хочу побыть один. Подумать. Ты понимаешь. Я знаю. Я был тобой. – Он потер лицо тонкими пальцами. Сухая кожа слоями слезала с него, под ней была новая, более темная. Шут перевел взгляд на Прилкопа. – Он должен уйти, – сказал он, словно Прилкоп мог меня заставить. – Он нужен дома. И ему нужно домой.
Я сел на пол возле его кровати. Я и в самом деле понимал. В моей памяти всплыли долгие дни моего выздоровления после того, как я столько времени провел в темнице Регала. Я вспомнил неуверенность, которой был охвачен. Пытки унижают человека. Не выдержать испытаний, кричать, молить о пощаде, обещать… Человек не в силах простить такие вещи, если сам через это не прошел. Шуту необходимо время, чтобы заново осознать, кто он такой. Я не хотел, чтобы Баррич задавал мне тысячи вопросов; я даже не хотел, чтобы он проявлял заботу и доброту. На каком-то инстинктивном уровне он это понимал и позволял мне подолгу сидеть и молча смотреть на луга и гору. Было трудно признать, что я человек, а не волк: еще труднее – что остался самим собой.
Шут вытащил тонкую руку из-под одеяла и неловко похлопал меня по плечу, а потом его пальцы скользнули по моей заросшей щеке.
– Отправляйся домой. И побрейся, когда доберешься туда. – Он слабо улыбнулся. – Дай мне отдохнуть, Фитц. Просто отдохнуть, ничего больше.
– Хорошо. – Я попытался убедить себя, что Шут меня не отвергает. Повернувшись к Олуху, я сказал: – Что ж, мы вернемся домой. Одевайся потеплей, но ничего не бери с собой. Еще до наступления ночи мы будем в Баккипе.
– И снова будет тепло? – нетерпеливо спросил Олух. – И там будут всякие вкусные вещи? Свежий хлеб и масло, молоко и яблоки, сладкое печенье и изюм? Сыр и ветчина? Сегодня вечером?
– Я постараюсь. А ты готовься. И передай Чейду, что мы отправляемся домой сегодня. А я скажу стражнику у ворот, что мы приплыли рано утром. Потому что ты замерз.
– Да, я замерз, – охотно согласился Олух. – Но никаких лодок. Ты обещал.
Я ничего ему не обещал, но все равно кивнул.
– Никаких лодок. Одевайся, Олух. – Я повернулся к Шуту. Он закрыл глаза. – Что ж, все будет так, как ты хочешь. Как и всегда. Я отведу Олуха домой. Меня не будет один день. В крайнем случае два. Но я вернусь с вином и едой. Чего бы ты хотел? Что тебе принести?
– У тебя есть абрикосы? – спросил меня Шут слабеющим голосом.
Он явно не понял, что я ему сказал.
