Судьба Шута

вновь засыпают, наметая над трещинами снежные мосты, скрывающие пропасти. Лишь опытному следопыту по силам заметить подвох.

Провалиться в такую трещину почти то же самое, что попасть в лапы к снежному демону. Ты оказываешься в полнейшей тьме – и это конец. Мы будет скорбеть о погибших. Но пойдем дальше.

Он обвел нас взглядом, и я почувствовал, как многие содрогнулись.

– Постройтесь за мной, – продолжал Пиоттр. – Более того, вы должны идти со мной след в след. Но все равно не верьте льду. Оказавшись на поверхности ледника, каждый следующий шаг делайте с величайшей осторожностью. Один, два, три человека могут благополучно пройти перед вами, а потом наст не выдержит. Проверяйте посохом надежность льда. Вам это быстро наскучит. Но перестать пользоваться посохом можете только тогда, когда вам надоест жить. – Он вновь обвел нас оценивающим взглядом и кивнул: – Следуйте за мной.

Пиоттр решительно повернулся и повел нас по склону горы. За ним зашагала нарческа. Далее шли принц и Чейд. Следующим оказался лорд Голден – никто не попытался остановить его. Потом настал черед группы Уита, которой доверили одни сани, и воинов Хетгарда. Лонгвик с Хестом тащили вторые сани, а Дефт и Риддл – третьи. Я шел предпоследним, за мной тяжело ступал Олух. Я переложил большую часть его поклажи к себе, но кое-что оставил ему, чтобы не задеть его гордость. Вскоре я об этом пожалел и дал себе клятву, что завтра он пойдет с пустым мешком. Даже в лучшие времена его короткие ножки и солидный вес мешали ему поспевать за мной, а сейчас поклажа и кашель и подавно не позволяли выдерживать темп, заданный Пиоттром.

К тому времени, когда весь отряд добрался до края ледника, мы с Олухом заметно отстали. Дальше Пиоттр замедлил шаг, тщательно прощупывая дорогу посохами, и я решил, что теперь мы сумеем их догнать. Однако я не учел, что Олух примет слова Пиоттра так близко к сердцу. Он тыкал в снег перед собой с таким остервенением, словно ловил острогой рыбу. Вскоре он уже задыхался, но когда я предложил ему довериться мне, он категорически отказался.

– Я не хочу, чтобы меня поглотил ледяной демон, – угрюмо заявил он.

Ты видишь наши следы? — спросил у меня Дьютифул при помощи Скилла.

Очень четко. Не беспокойся о нас. Если мы совсем отстанем, я дам тебе знать. Олух постоянно работает шестом, и ему не холодно.

Мне жарко. Слишком много работы! – пожаловался Олух.

– Ты должен лишь ощупывать дорогу. Не нужно так сильно тыкать в снег.

– Да, я знаю, – проворчал Олух.

Я решил, что уговоры бесполезны, пусть делает что хочет. Однако вскоре терпение начало изменять мне – так медленно Олух продвигался вперед. Мне стало скучно, и я принялся размышлять о положении, в котором мы оказались. Мне не нравилось то, как развивались события, но я не мог сказать, что именно вызывает у меня тревогу. Возможно, точнее всего подошли бы слова Олуха: это плохое место, здесь случаются плохие вещи. А сейчас меня стало одолевать предчувствие, что ждать неприятностей осталось недолго.

Ветер не стихал, но небо оставалось чистым и голубым. Изредка нам попадались шесты, на некоторых виднелись куски яркой ткани. Наверное, вехи, которым следовал Пиоттр. Он часто останавливался, чтобы поправить шест или привязать к нему новый кусочек ткани. Однако мы с Олухом отставали все больше. Расстояние между нами и остальными постоянно увеличивалось, и вскоре весь отряд превратился в маленьких марионеток, исполняющих диковинный танец на гладком льду. Наши тени становились все длиннее, бледно-голубые полосы на кристаллах льда и снега. Поверхность, по которой мы шагали, не была похожа на снег или лед в моем понимании. Сверху лежал тонкий слой настоящего снега, но из-под него торчали иголочки льда, которые крошились под нашими ногами.

В какой-то момент я принял решение вечером поговорить с Шутом. И плевать на то, что подумают о наших отношениях другие. Едва я об этом подумал, как ощутил завиток Скилла, протянувшийся ко мне от Чейда. Старый убийца тихо спросил:

Ты все еще со мной?

Он должен был гордиться ответом, который я ему дал. Уверен, что он и сам не смог бы придумать ничего лучше.

Не меньше, чем когда-либо, — ответил я.

Я уловил его невеселый смех.

Неплохо. Ты не стал мне лгать. Что он тебе сказал?

Шут?

А кто же еще?

Мы говорили только о причинах, по которым я пытался его оставить в Баккипе. Я хотел сохранить ему жизнь. Но кажется, мои доводы не показались ему убедительными.

Наверное, он думает, что за этим стою я. И что я не хочу, чтобы он помешал нам найти и обезглавить дракона. – Он немного помолчал. – Нарческа идет и плачет. Она не оглядывается, чтобы скрыть от нас слезы, но я слышу, как она дышит. Она дважды вытирала лицо рукавицей и громко говорила, что лед слишком ярко блестит на солнце и у нее слезятся глаза. Давай попробуем осмыслить вместе, что это значит, Фитц. Почему она плачет.

Я не знаю. Путь предстоит нелегкий, но она не похожа на женщину, которая станет плакать из-за тяжелой работы. Быть может, она боится неодобрения Черного Человека или плачет из-за бесчестья, которое навлекла на семью отца…

Чепуха! — неожиданно вмешался раздраженный Олух. – Ей грустно, вот она и плачет. А теперь кончайте шуметь и слушайте! Слушайте и не мешайте музыке!

Мы с Чейдом тут же приглушили наши мысли. Мы оба считали, что наш разговор больше никто не слышит. Теперь же Чейд наверняка задумался о том, стал ли принц свидетелем нашей беседы. А я принялся размышлять, почему Чейд не хочет, чтобы нас слышал Дьютифул. Я шагал все дальше, наблюдая, как уменьшаются фигурки отряда, который ведет Пиоттр. Они поднимались вверх вдоль края ледника, и я понимал, что вскоре они скроются из виду.

Пиоттр не ошибся, когда говорил о беспокойном характере ледника. Некоторые участки оказались гладкими, точно глазурь на пироге; другие больше походили на тот же пирог, упавший на землю. Сейчас след был хорошо виден на снегу, но я знал, что после захода солнца неровные тени начнут играть с нами злые шутки и идти станет еще труднее. Я обернулся и недовольно посмотрел на Олуха. Он шагал все медленнее.

Рассерженный его вмешательством в разговор и медлительностью, я отвернулся и ускорил шаг. Однако я продолжал ощупывать перед собой снег. Потом я подумал, что Олух поднимет глаза и решит, что я его бросил. Но когда я оглянулся, оказалось, что он продолжает тяжело шагать вперед. Я с тоской посмотрел на него, но тут мое внимание привлекла некоторая странность в его движениях. Это напоминало танец. Он пробовал снег посохом – раз, два, три, – а потом делал один длинный шаг. И вновь вперед двигался посох – раз, два, три, – и Олух делал следующий шаг.

Я опустил барьер, чтобы послушать его неутихающую музыку. Обычно мне удавалось узнавать фрагменты, которые он в нее включал. Но сегодня каждый его шаг совпадал с неким подобием вздоха, а потом следовало движение посохом – раз, два, три – в определенном ритме. Я вновь закрылся для музыки и прислушался к реальным звукам, но так и не нашел вокруг нас ничего похожего.

Пока я стоял, Олух почти догнал меня. Он поднял взгляд и увидел, что я наблюдаю за ним, нахмурился, а потом посмотрел мимо меня. И еще больше помрачнел.