напитков.
Для сельскохозяйственных работ пленные передавались в распоряжение земских управ — как губернских, так и уездных. Статья 4 «Правил» от 28 февраля утверждала, что пленные должны передаваться в масштабе не более десяти тысяч человек на каждую губернию. Вскоре эти «Правила» были дополнены распоряжением Совета министров, которое позволило использовать труд военнопленных уже на любых работах, а не только в деревне. Соответственно, в России по новым правилам от 17 марта 1915 года пленные, занятые на работах в сельском хозяйстве, были переданы в ведение земств, а работавшие в промышленности — под надзор фабричных инспекторов. Согласно мартовскому Положению 1915 года, принятому Советом министров, пленные передавались в распоряжение земских губернских управ, которые, собственно говоря, и распределяли пленных на те или иные работы.
22 апреля 1915 года существующие «Правила» были дополнены в том смысле, что пленные могли распределяться также и на лесные, гидротехнические, мелиоративные и прочие работы под контролем ведомства Главного управления землеустройства и земледелия (затем — Министерства земледелия). То есть распределением пленных занималось военное ведомство, а затем за них всецело отвечали другие ведомства. А уже через год, в марте 1916 года, «функция распределения военнопленных на работы перешла от военного министерства к Министерству земледелия»,[151] отвечавшему за продовольственное снабжение страны. Таким образом, во всех воюющих странах невольно отступали от принципа чисто военного управления пленными. Вскоре пленные будут вообще оставляться без надзора и конвоя, под ответственность тех работодателей (а для села — это не только помещики, но и обычные крестьянские семьи), которым удастся получить пленных.
Широко использовался труд военнопленных и в прифронтовой полосе. Причем здесь старались оставлять тех из них, кто сдался добровольно, что было логично. Военный врач описывает такую ситуацию на Юго-Западном фронте в июне 1915 года. Австрийские военнопленные с пилами и топорами прокладывают бревенчатую дорогу в тылах. Это — русины. Один конвойный. Причем у пленных за спиной винтовки без патронов. Сдались вчера добровольно.[152] Напомним, что июнь 1915 года — это поражения русской Действующей армии на фронтах. Армии Юго-Западного фронта все еще продолжают отход после Горлицкого прорыва. В начале июня австрийцами был отбит Львов — столица австрийской галицийской Украины. Тем не менее те австрийские подданные (как правило, славяне), что не желали воевать за своих немецких и венгерских хозяев, продолжают добровольно сдаваться в плен.
Это явление симптоматично, так как лишний раз выделяет великие державы так называемого второго капиталистического эшелона развития из общего ряда первоклассных индустриальных стран. Русские, австрийцы, итальянцы сдавались более охотно не потому, что хуже воевали, а потому, что не могли осознать империалистическую войну в качестве своей собственной, личной войны. Плюс крестьянское происхождение большинства рядового состава в этих государствах. Для Австро-Венгрии добровольные сдачи в плен славянских подданных, в принципе, стали предвестником грядущего раздробления страны после войны. Так, И. Деак вообще считает, что распад Австро-Венгерской монархии «на враждебные друг другу национальные фрагменты начался в лагерях военнопленных в ходе Первой мировой войны».[153]
Никакой труд не может быть совершенно безвозмездным, ибо в противном случае он не станет продуктивным. В первый период войны пленных принуждали работать почти бесплатно, особенно в прифронтовой зоне, где главной формой оплаты являлся продовольственный паек, но вскоре стали платить. Конечно, не столько, сколько своим рабочим, но все-таки платить.
Такая практика существовала во всех воюющих державах. Например, австрийские правила 1916 года по привлечению военнопленных на работы указывали, что за каждый дополнительный рабочий час, сверх установленного лимита, следует доплачивать по шесть геллеров. В Российской империи действовала аналогичная ситуация. «Надо сказать, что в целом условия содержания военнопленных в России отвечали требованиям Гаагской конвенции 1907 года, документы которой Россия ратифицировала в 1909 году… Разумеется, на практике требования этого положения в полном объеме выполнить было весьма трудно, ибо обеспечение приемлемых условий существования для столь огромного количества военнопленных стало непосильным бременем для империи. Однако нельзя не учитывать и того, что в России, как, впрочем, и в других воевавших странах, труд военнопленных широко использовался в народном хозяйстве, но, что следует особо подчеркнуть, не безвозмездно. Причем заработки их были по тем временам весьма приличными».[154]
Сразу же следует сказать, что основная часть получаемых сумм пускалась пленными на улучшение своего питания. Оплата могла производиться и натурой. Так, работавшие в сельском хозяйстве питались вместе с хозяевами, это и было платой, ведь на казенных работах, даже при использовании денег для покупки еды все равно питались хуже. Например, исследователь так пишет о работе пленных в российском сельском хозяйстве в 1915 году: «В целом их трудом были крестьяне довольны. В то же время все села жаловались на катастрофическую нехватку военнопленных и требовали увеличения числа последних, так как использование труда местных наемных рабочих было неэффективно в связи с необходимостью платить им высокую заработную плату».[155] А пленных зачастую просто кормили. Но зато кормили хорошо, и для пленных это было более выгодно.
К сожалению, обратная ситуация создавалась в Германии и Австро-Венгрии. Низкая оплата труда военнопленных дополнялась отсутствием продовольственных продуктов в свободной продаже, так как продовольствие подлежало государственной нормировке. Следовательно, купить что-либо по нормальным ценам пленные не могли, а для покупки продуктов на «черном рынке» выручаемых за труд нищенских сумм было мало. Потому-то источники и сообщают о том, что работа в сельском хозяйстве в Центральных державах отличалась от прочих работ, как земля от неба. Именно потому, что в селе пленных хотя бы сравнительно прилично кормили.
Русское «Положение о военнопленных» от 7 октября 1914 года в статье 13 указывало, что «производимые военнопленными работы оплате вознаграждением не подлежат». Правда, при этом в унисон Гаагской конвенции сообщалось, что эти работы «не должны быть изнурительными и не должны иметь никакого отношения к военным действиям». Одним словом, предполагалось временное использование труда пленных, впредь до скорой победы, в которой все еще были уверены: разворачивавшаяся в это время на фронте гигантская Варшавско-Ивангородская наступательная операция давала поводы для необоснованного оптимизма.
Вскоре по примеру противника российское правительство отказалось от любых ограничений относительно самих работ, а решения властей на местах окончательно узаконили практику использования неприятельских военнопленных на любых работах. Международное законодательство предусматривало необходимость вознаграждения пленных за работу в плену. Поэтому в совокупности с нарушением других принципов (запрет использования труда пленных на ряде работ) уже 8 марта 1915 года 13-я статья была дополнена в том смысле, что ведомства и учреждения, в ведении которых находятся работающие пленные, имеют право денежной выдачи вознаграждения «в целях поощрения их к более усердному труду». А 31 июля 1915 года новые правила окончательно постановили: «Установить на время настоящей войны выдачу поощрительного вознаграждения военнопленным за усердный труд при исполнении ими разного рода производимых по военному ведомству работ… в пределах не свыше десяти процентов существующей в данной местности стоимости дневного труда для данной категории работ». Тем самым оплата труда военнопленных фактически была узаконена.
Да и могло ли быть иначе, если труд военнопленных стал существенной частью работы российской оборонной промышленности? Это в сельском хозяйстве рабочих рук хватало до конца войны, чтобы обеспечить страну и Вооруженные силы продовольствием (перебои являлись следствием кризиса снабжения, а не производства продовольствия). В промышленности же труд пленных стал насущной необходимостью. Например, на уральских заводах в 1916 году 37 % рабочих составляли пленные. В целом же «к первой половине 1917 года военнопленные составляли около 25 % всех рабочих угольнодобывающей промышленности, около 26 % рабочих металлургической промышленности юга России, около 60 % рабочих железорудной промышленности, более 30 % рабочих горнозаводской промышленности Урала, около 28 % рабочих, занятых на добыче торфа».[156]
Размер установленной оплаты, в принципе, соблюдался, так как контроль над заработком военнопленного осуществлялся не работодателем, а органом, в распоряжение коего поступал пленный. А он
