— сахара — 99 пакетов (495 кг),
— сгущенного молока — 102 пакета (468 кг),
— табака — 68 пакетов (300,9 кг),
— чая — 15 пакетов (121 кг),
— рыбьего жира — 11 пакетов (49,5 кг),
— какао — 16 пакетов (178,4 кг),
— всего продуктов — 890 пакетов (3673,28 кг).
Трудность помощи русским военнопленным в отношении наиболее насущных для них вещей, где продовольствие играло ведущую роль, стала очевидной спустя самое короткое время. Поступаемых в комитеты средств катастрофически не хватало. Из Берна в Россию сообщали: «Два месяца работы Секции убедили нас, что при огромном количестве русских военнопленных никакая посильная обществу помощь не может оказаться чересчур большой. Уже самое поверхностное знакомство с состоянием германской хозяйственной жизни должно привести нас к заключению, что при крайней ограниченности средств продовольствия, которыми обладает Германия для своего коренного населения, пропитание наших военнопленных не может быть достаточным».[175] Снабжать пленных пищей можно было лишь из-за рубежа. Покупки продовольствия для пленных в самой Германии были невозможны.
Продовольствование военнопленных стало постепенно ухудшаться, начиная с 1915 года. Вызвано это было введением строгого нормирования продуктов, в Германии в связи с осознанием неясных перспектив войны, так как предвоенная Германия являлась импортером продовольствия. Теперь следовало беречь все наличные ресурсы, так как на их достаточное восполнение рассчитывать не приходилось. В ухудшении продснабжения ведущую роль здесь играли британская морская блокада и сокращение рабочих рук в сельском хозяйстве Германии вследствие новых и новых призывов в Вооруженные силы.
Сокращение пайковых норм в стране наряду с ухудшением отношения к военнопленным, прогрессировавшим по мере затягивания войны, стало причиной нехватки продовольствия в лагерях. При этом наряду с субъективным фактором — строгость содержания в лагерях — ведущую роль играли факторы объективные. Последнее не осознавалось самими военнопленными: «Не верьте, если услышите, что немцы не давали достаточно питания потому, что не имели его сами. Голодная смерть царствовала в 1915 году (свидетельство всех русских врачей), когда немцы имели столько съестных продуктов, что при желании могли ими объедаться».[176]
Вне сомнения, «голодная смерть» являлась нормой в лагерях для военнопленных. Однако согласно статистическим данным, в первый год войны в австро-германском плену оказались около полутора миллиона человек (к началу сентября 1915 года), а между тем за всю войну в плену умерли около двухсот тысяч русских солдат и офицеров, когда число пленных увеличилось еще на миллион. Сколько же из них может быть отнесено к «голодной смерти» 1915 года, если в дальнейшем ухудшение продовольствования лишь прогрессировало и наиболее голодным временем стала зима 1916–1917 гг. Да и не «объедались» немцы в 1915 году.
Против русского военнопленного играли цифры самого пайка. В германской армии суточная норма хлеба составляла 750 граммов, а в русской — 1025. Согласно международным нормам, военнопленный должен был получать тот же паек, что и солдат того государства, в котором оказался пленный. Разница в калорийном отношении заключалась в снабжении немцев теми продуктами, которые пленным просто не поставлялись (например, сыр).
Следовательно, германский паек сам по себе уже был недостаточен для русского солдата. Русский ученый пишет: «…наш солдат привык съедать большое количество хлеба, и значительное ограничение его в хлебе составляет для него тяжелое лишение… Такое ничтожное суточное количество хлеба обозначает для русского военнопленного голодание, тем более тяжелое, что хлеб… составляет при том скудном рационе, какой отпускается военнопленному нижнему чину в Германии, почти единственную твердую пищу».[177] Разница еще и в том, что основу хлебного пайка в Германии составлял белый (пшеничный) хлеб, а в России — черный (ржаной). Отсюда разница в цифре пайка (пшеничный хлеб более калориен), хотя русскому желудку, привычному к черному хлебу, объяснить эту разницу было невозможно. Понятно, что русским выдавался прежде всего (по мере возможности) ржаной хлеб, но в размерах, принятых для пшеничного хлеба. Ведь с осени 1915 года натуральные продукты даже для гражданского населения стали заменяться суррогатами. Три четверти хлеба составлял картофель.
Но, разумеется, это не все. Субъективный фактор отношения к пленным со стороны германцев наряду с понятным нежеланием руководства страны выделять достаточный паек для пленных, в то время как впереди маячили неясные перспективы затягивавшейся войны, неизменно усугублял продснабжение лагерей. Немцы стали экономить с первыми выстрелами, создавая то, что В. И. Ленин назвал «гениально организованным голодом».
И без того распоряжением от 21 февраля 1915 года военнопленный в Германии получал хлебный паек в 300 граммов. Немцы не стремились к тому, чтобы надлежащим образом кормить пленных. Субъективный фактор понятен, так как в Германии относились к пленным, как к людям, не исчерпавшим всех возможностей к сопротивлению и повинным уже этой стороной дела перед своим государем и присягой.
Нельзя не сказать, что германское командование пыталось своеобразным способом воспитывать собственных солдат в смысле отказа от добровольной сдачи в плен. А именно — добиванием русских раненых и пленных на полях боев. Понятно, что официальная пропаганда утверждала, что то же самое делают и русские. Так, при русском допросе австрийского лейтенанта выяснилось, что германские офицеры, приказывая своим солдатам истязать и убивать русских военнопленных, руководствовались следующим посылом: «Так следует поступать с каждым русским пленным, и, пока вы, австрийцы, не будете делать то же, вы не будете иметь никакого успеха. Только озверелые солдаты хорошо сражаются, но для этого наши солдаты должны упражняться в жестокости на русских пленных, которые, как изменники своей Родины и добровольно сдавшиеся в плен, ничего, кроме пытки, не заслуживают». [178]
С объективной точки зрения отвратительное снабжение именно первой военной зимой объяснимо более всего. Во-первых, никто не рассчитывал вести войну зимой, и потому ни одна страна не оказалась подготовленной к борьбе в зимнее время. Многое пришлось импровизировать на ходу. Наконец, и в России, так же как и в Германии, наивысшая смертность в лагерях для военнопленных пришлась как раз на первую военную зиму. Хотя в целом за войну большинство пленных погибли в последующем на работах, а здесь говорится именно о лагерях, где постепенно смертность снизилась.
Первоначально лагеря для военнопленных повсюду представляли собой временные пункты в старых казармах или летних лагерях. Расчет на блицкриг не позволил всем воюющим державам без исключения заранее задуматься о строительстве специальных лагерей. Затем, когда стало выясняться, что война будет долгой, концлагеря стали строить на голом месте, но обнесенном колючей проволокой.
Здесь пленные сами строили себе бараки, которые опять-таки сооружались как временные и потому страдали массой строительных изъянов. В частности, все современники без исключения отмечают, что бараки в лагерях зимой не протапливались как следует. То есть зимой бараки промерзали насквозь, и потому «зимою заболевало больше половины всех пленных. Слабые, истощенные организмы не обнаруживали никакой стойкости в борьбе с болезнями. Самые пустяковые нарывы и раны не заживали целыми месяцами, легкие простуды превращались в длительные болезни. Особенно легко отмораживались ноги».[179] Отсюда и высокая степень смертности в первую зиму, так как ко второй военной зиме многое удалось наладить силами самих военнопленных.
Схожая картина наблюдалась и в России. Например, «в Казанской губернии за годы войны не было построено до конца ни одного специального лагеря для содержания пленных. Такие лагеря спешно строились в Сибири, условия содержания в них были гораздо более тяжелыми, чем в центральных областях России. В Поволжье же офицеров размещали на квартирах без охраны, лишь под надзором полиции. Солдаты хотя и водворялись „казарменным порядком“, но охрана была весьма ненавязчивой».[180] Но при всем том в 1915–1916 гг. в Казанской губернии умерли всего шестеро военнопленных. Львиная доля умерших неприятельских пленных погибли на строительстве Мурманской железной дороги и во время эпидемий в перечисленных выше «лагерях смерти», которые получили свое название не потому, что в них существовали чрезмерно жестокие порядки или намеренно
